– Ты про Сухтуумскую долину? Там неизвестно, был ли вообще даурхатт.
– Известно.
– Ну хорошо. В любом случае люди сторонятся тех мест, где, по их мнению, возвышались каахнерские стены. Жалеют, что к ним вообще кто-то притронулся. Если б не порочное любопытство наших прадедов…
– То вместо Земель Эрхегорда, – Громбакх подтолкнул меня под бок, – здесь еще лежал бы истинный Зиалантир, «
– Что это? – Я не ожидал от охотника подобных слов.
– Нерлиты. Они тоже любят болтать о «порочном любопытстве детей Эрхегорда».
– Говорят, что и Черный мор пришел из даурхатта. – Тенуин неспешно отламывал кусочки от рияжной лепешки.
– Там же все дело в Пластине Гунды, – напомнил я.
– В пустышке, которая проснулась. Поначалу стала Пластиной Гунды, а потом – Пластиной смерти.
– И люди думают…
– Что ее закопали как раз на земле бывшего даурхатта, – кивнул следопыт.
– И это правда?
– Правда, что думают, – хохотнул Громбакх. – Люди вообще стали слишком много думать. Таких умников, как ты, у нас теперь больше, чем пахарей. Вот и слов стало больше, чем хлеба.
– По тебе не скажешь. – Я усмехнулся, глядя, как Громбакх стаскивает с себя рубаху. Из-под нее пахнуло горячим потом.
В полумраке потняцкой тело охотника казалось почти звериным, покрытым не волосами, а самой настоящей шерстью. Но даже густая шерсть не могла скрыть шрамы, покрывавшие грудь, живот и руки. Посторонний человек, взглянув на твердость его тренированных мышц, на весь этот узор из шрамов и рассечений, едва ли поверил бы, что охотник запретил себе убивать.
– Был там даурхатт или нет, никто не знает, – ответила Миалинта. – Может, это к лучшему.
– Почему?
– Не зная, где именно шли стены каахнеров, – отозвался Теор, – и опасаясь их влияния, люди сдерживают свою глупость.
– Да. – Миалинта подтянула к себе почти пустую корзинку с лепешками.
Наши влажные предплечья полностью соприкоснулись на столе. Я и не заметил, что успел настолько придвинуться к Мие. Тепло медленно пульсировало между нами, напитывало кожу и расходилось по телу, отзываясь тихим, ласкающим чувством нежности. Хотелось сидеть так бесконечными часами, расширив ночь до пределов времени. Не шевелиться, ничего не говорить, просто слушать разговоры других людей и чувствовать это мягкое прикосновение к руке.
Отец говорил, что в малом – предвкушение большего, а в большем – сожаление о малом и эту цепочку не разорвать. «Все приносит страдание. Сперва страдаешь из-за того, что нет семьи. Потом страдаешь из-за того, что она появилась. Страдание разное, но оно неизменно». Отец был прав. Сейчас я довольствовался малым. И казалось, что это малое – всего лишь прикосновение – способно наполнить мой мир.
Миа ни взглядом, ни словом не показала, что чувствует тепло между нами. В какой-то момент просто отвела руку, чтобы разломить лепешку. Я уже сомневался, заметила ли она вообще, что наши руки несколько минут лежали рядом, когда Миа повернула голову и посмотрела мне в глаза. Ее радужки изменили цвет. Они вновь обрели изначальный окрас радужки фаита – стали жемчужными, с тонкой оправой светлого золота. Отблески далекого Млечного Пути, по которому наш мир скользит, увлекаемый колесницами предназначения: Белоокой Валлой и Черноокой Найал’дай. На мгновение в глазах Миалинты я увидел собственную тоску по оставленному краю, погибшей семье, сожженному Кар’ун-Айю. Чтобы отвадить от себя воспоминания, торопливо спросил:
– Гром упомянул Яшмовую долину… Сказал, что…
– С даурхаттами не все так просто, – прохрипел захмелевший охотник.
– Да. – Миалинта отвела взгляд. – Не все просто. Но это не повод искать закономерности.
– А что там, с этой долиной? – поинтересовался я.
– Долгая история.
– Мы не торопимся.
Помедлив, еще раз посмотрев на меня – радужки стали приобретать темно-зеленые оттенки, – Миалинта кивнула. Ее рассказ о Яшмовой долине заинтересовал всех сидевших за столом. Даже Громбакх не перебивал ни шутками, ни возгласами вечного недовольства. Тенуин тоже слушал внимательно.
Несмотря на старание шептунов[11], в последние годы слухов и легенд про долину разошлось немало. Сама Миалинта узнала про нее от отца, служившего на Юге и встречавшего тех, кто побывал на раскопках и многое видел своими глазами. Галанту из рода Аргоната она доверяла больше, чем пересудам простых людей, какими бы логичными те порой ни казались, так что передала нам только то, что говорил
