южной части открывалось уже известное мне Айликменское плато). В Совьем доле росла редкая, больше нигде не встречавшаяся мерцающая лиственница. Ее хвоя сама по себе была пепельно-серой, но легко перенимала оказавшиеся поблизости яркие цвета. Чем больше цветов наполняло дол, тем более замысловатые узоры складывались на ветвях. В какой-то момент они вовсе начинали мерцать, перебирая всю известную палитру – казалось, что по деревьям струятся фонтаны сотен радуг, слитых в единый поток и перемешанных в поиске самых удивительных сочетаний.
Прежде в летнюю пору сюда приезжало много людей – любоваться тем, как искрит бор, встречающий пестрокрылых сов. Ничего подобного не видели уже двенадцать лет.
С тех пор как выродился Лаэрнор, совы перестали сюда прилетать. Да и все пестрые растения пропали. Бор погрузился в непробудную серость, лишь изредка разбавляемую благодаря случайным зверькам или путникам. Впрочем, те, кто еще отваживался ехать по Лаэрнскому тупику, предпочитали серые цвета цаниобы, чтобы не тревожить дремавший лес и не выдавать свое присутствие.
– До заката меньше четырех часов, – монотонно, без страха или воодушевления, говорил Тенуин. – Ночевать в лесу нельзя.
– Ночуем на дороге? – с надеждой спросил Феонил.
– Нет. Здесь еще хуже. Здесь мы как на ладони.
– На дороге всегда спокойнее, – заметил Густ.
– Спокойнее на Кумаранском тракте. А на Старой дороге хуже, чем в пасти у маргулы, – проворчал Громбакх.
– Что ты предлагаешь? – спросила Эрза у Тенуина.
– Сворачиваем с дороги. Едем на юго-восток. Если мы действительно в Совьем доле, часа через три вернемся на Пчелиный тракт – туда, где должны были находиться сейчас. А если мы все-таки на Старой дороге и только…
– Только что?
– …не понимаем этого.
– Ну да…
– Тогда будем все четыре часа ехать по Равнскому лесу, что не так страшно. Если повезет, найдем проселок. Выйдем к Дровне или на левый берег Карны.
– Дровня сейчас пустует.
– Это неважно.
– Лучше взять на юго-восток, – предложила Эрза. – Мы на Лаэрнском тупике. Никаких «если». Мы не можем стоять на Старой дороге и не понимать этого. А значит, ехать лучше в сторону Розбарга. Выйдем к лесопилке. С той стороны тракта будет поспокойнее.
– Поддерживаю, – кивнул Феонил.
– Ну, не знаю. Я бы лучше опять к лагерю вышел. Там ведь наши… – Густ пожал плечами.
– Там ничего вашего нет. Даже следов, – отмахнулся Громбакх.
– Неважно, – ответил Тенуин. – Лес изменился, и мы не знаем, как именно. Он вполне мог переступить через Старую дорогу, поглотить ее. А если мы все-таки там, где и должны быть, а не на Лаэрнском тупике, то юго-восточное направление будет означить…
– Что мы отправимся вглубь леса. Прямиком к Черному долу, – кивнул охотник.
– Он прав, – проговорил Нордис.
Всякий раз как гирвиндионец заговаривал, все замолкали и поворачивали к нему головы. Голос Нордиса не отличался ни силой, ни глубиной, но звучал так редко, что невольно привлекал внимание.
– Идем, куда он сказал. Только это не поможет.
– Многообещающе, – усмехнулся Теор. – Может, не будем торопиться? Дело важное. Я соглашусь с уважаемым Густом, что лучше…
– За уважаемого можно и пинка схлопотать, – буркнул Густ.
Охотник ободряюще кивнул.
– …лучше сделать так, чтоб не отдаляться от Авендилла. Поймите…
– Время не терпит, – оборвала его Эрза. – Вперед! Нужно спешить. До заката меньше четырех часов.
Первым в лес въехал Тенуин. За ним – Феонил и остальные. Мы с Громбакхом и Миалинтой – последними.
– Не успеем, – вздохнул Громбакх. – Ставлю лучшие портки. Не успеем…
– Принимаю. – Я подхлестнул минутана. – Ставка та же.
– Мне твои штаны до старой гузки не сдались.
– Тогда ставлю полный бурдюк лучшей медовухи из «Приторни».
– Другое дело. – Охотник повеселел. – Такую ставку я приму.
Громбакх мог не беспокоиться за свои портки. Когда осталось меньше часа до заката, я готов был признать свое поражение. Сказал об этом вслух. Охотник только кивнул. Как бы плотно он ни зажимал рану на плече, сколько бы ни втирал в нее разжеванного клюта, им интересовалось все больше
