– Да пень его знает… Думаешь, с ними просто? Иногда лучше молчать, чтобы лишний раз не подманивать. Может, подумает, я сплю, и улизнет. Но иногда лучше трепаться, а то еще захочет горло вскрыть.
– Понятно…
– Это Густу теперь все понятно. А мы пока так, отдыхаем.
Я дернулся, смахнув сразу двух ульниц. Разжиревшие, перемазанные кровью, они явно насытились и теперь ползли в норки. Раздавил их подошвой. Неприятный скользкий звук. Падальщики безучастно повернули голову в мою сторону.
– Говоришь, Тенуин повидал немало даурхаттов? – Я посмотрел, не подтекает ли повязка охотника.
– Ну да.
– И он тут лучше нас всех разберется, чего бояться?
– Так и есть.
– Он-то чего в даурхаттах потерял?
– Тен и сам не знает.
– Это как?
– А вот так…
Помедлив, торопливо сунув в носовые бурки смоченный маслом палец – так, чтобы никто не успел залететь под сетку, Гром продышал нос. Удовлетворенно вздохнул и сказал:
– Там странная история. Он ведь из Пекель-Зорда. Та еще дыра.
– Главный город Северных Земель.
– Ну да, ну да. Но дыры это не отменяет. Так и есть, дыра в скале. Предгорья Кумаранских гор, дома Предшественников и все такое. А на деле – тупость и глупость. Как муравьи, понабежали в старые скорлупки, понастроили там свои муравьиные ходы и довольны.
– Про муравьев это ты вовремя.
Я показал на тело Густа. К нему ровными рядами тянулись черные панцирные муравьи.
– Эорлиты… Быстро учуяли. Значит, муравейник рядом. Не хотел бы я туда угодить. Хватило однажды. А нашим друзьям теперь точно ничего не достанется. Эти и падальщиков заодно сожрут.
Будто услышав слова охотника, птицы оживились на ветке. Затрепыхали крыльями, изда?ли недовольный булькающий звук, чем напомнили Птеарда, но так и не улетели. Опять затихли.
– А вообще там красиво, – продолжал Громбакх. – Скала-то большая. Наружу выходит восемь террас. Символично. Как восемь ойгуров до Темной эпохи. Если считать дристуна Налгулба, который и двух дней на троне не просидел. Ну, принято считать. Венец он примерил, в Светлом саду отметился: к Палиатону пригубился, свой бук посадил. Так вот, восемь террас. Почти весь год, кроме гумника и адельвита, крыши террас занесены снегом. Там стоят дома богатых родов. Усажены деревьями, разукрашены росписью, резьбой. Облеплены медными всякими статуями, символами. В общем, кто как мог, так и распетушился. Чем богаче род, тем больше перьев. Правда, гузка у всех одна. И когда в Темную эпоху там грохнуло Первое глубинное землетрясение, так поджалась у всех с одинаковым свистом. Побежали из города вперед своих кобыл. Только пятки их целованные блестели. Та еще забава. А бежать там красиво. Тоже верно. Слева и справа от террас во всю высоту скалы выдолбили, значит, две громадины. Эрхегорд Великий и Лиадор, сын Эниона. Оба при полном обмундировании. Эрхегорд уже в ойгурных пузырчатых латах, а Лиадор еще в ворватоильском обличье. Оба, значит, впериваются в небо – так сказать, кидают торжественный взгляд в сторону Вер-Гориндора. А в руках у них мечи. Двуручные секирные палаши. Сейчас такими уже не воюют. А тогда махали, да. Видал я…
Охотник посмотрел на тело Густа, под которое набивалось все больше муравьев.
Вокруг наемника назревало недовольство. Все, кто успел занять кормовые места в его теле, зашевелились с удвоенной силой. Почувствовали, что тело сдвигается. На одно омерзительное мгновение мне даже показалось, что наемник вдруг сам подвинул руку – так, будто решил почесать себе бок.
– Ну вот, – продолжал Громбакх. – Мечи эти частью держатся на скалах, частью на столбах, и по ним идет дорога. По мечу Лиадора – въезд в город, сразу на вторую террасу, по мечу Эрхегорда – выезд с первой террасы.
Весь Пекель-Зорд, собственно, в глубине. И чем глубже, тем беднее дома. А в самой-самой дыре, куда нормальный человек не сунется, Черный квартал – бедняки, отскребающие лавовые наросты. Если пройти две последние расщелины, явно прорубленные – кромки у них ровные, – выйдешь к берегу. Точнее, к обрыву. Внизу течет лава. Медленно так, едва приметно. Лава эта не то вздергивается, не то лопается, не знаю, сам не видел. В общем, плюется ошметками. Ошметки на стенки плюхаются, как кровавые сопли, и вниз стекают. А некоторые на берег выносит. Там они присыхают корками. Корки копятся до потолка и расщелины закрывают.
Когда Эрхегорд обследовал глубины Пекель-Зорды, он приказал эти корки пробить и в дальнейшем следить, чтобы они не скапливались. Так до сих пор и следят. Поначалу было непонятно, зачем оно. А теперь там чего-то даже понастроили. Как-то придумали лаву использовать. Но я не об этом. Там, за лавовой рекой, вроде как саженях в сорока – другой берег. Пещера с узкими переходами. Так вот про ту пещеру уже много веков трещат непотребное.
