Вроде как еще Эрхегорд туда перебирался, для чего ему целый мост построили. Ничего не нашел. Только каахнерские глаза по стенам.
– Смотри! – Я кивнул на Густа.
Его тело медленно, но верно сдвигалось. С каждым новым муравьем движение становилось все более выраженным. Поток эорлитов не ослабевал. Они готовились унести Густа вместе со всем ворохом паразитов и насекомых, которым, надо полагать, назначалась роль дополнительной закуски.
– По другим слухам, – продолжал Гром, – там пещеры заканчиваются не стенами, а узкими разломами. Узкими и длинными. И вроде как если знать куда просунуться, то выйдешь во внутренний город – такой же, как и внешний, названный Пекель-Зордом, но выдолбленный в са?мом сердце горы и по лестницам выводящий чуть ли не к Таильской пещере. Ну, трепа всякого много. Тут в каждой Земле такого добра хватает. А уж там, где наследили Предшественники или Чистильщики, так столько легенд расплодилось, что дурно станет все перечислять. Но я это все к тому, что туда, через эту лавовую реку, к этим самым разломам Тен в свое время перевел всю семью.
– Зачем? – удивился я.
– А вот так. Исхитрился перебросить веревочный мост или что-то такое. Затолкал туда мать, отца, жену, двух детей, тетку какую-то и еще кого-то, не помню уже. Всех, кого мог, затолкал. А сам через день вернулся. Один. А из семьи никого потом не нашли.
– Как… Зачем?!
– А зачем и сам не знает… Тен не любит об этом говорить. Он и мне-то немного рассказывал. С ним ведь не поймешь. Молчит, как пень, двух слов не выдавит. Под хмелем – молчит. Перед смертью – молчит. А потом возьмет да и скажет. Ну да у всех мозги кипят на свой лад. В общем, я так понимаю, он ничего не помнит. Очнулся в Вересковой долине. За каахнерской стеной. Тамошнему даурхатту стены сохранили, потому как поляна за ними вся проглядывается – туда даже лезть не надо, и так понятно, что ничего нет. Так вот, он очнулся посреди того даурхатта. Как туда попал, не помнит. Зачем семью вел через лавовую реку, не помнит. Что с ними сделалось, не помнит. Говорит только отрывочные картинки. Вернулся в Пекель-Зорд… Ну, бывай, бородач. Легкой тебе ковки.
Эорлитов наконец собралось столько, что тело Густа неспешно потекло в сторону. Я коротко взглянул на него и отвернулся. До тошноты невыносимо было смотреть на безудержное кишение под тканью цаниобы.
– Вернулся, значит, в Пекель-Зорд. Так ни в чем и не разобрался. За семью его не тронули. Вроде как стражники ничего не доказали. Исчезли, и ладно. А вот за мост ему уши надрали. Хорошо еще, на спину сигву не получил. Дома лишили, всех залогов лишили. Он-то под конец думал опять через реку махнуть и сунуться в эти самые расщелины – может, и правда, что в каком-то помутнении всех своих туда затрамбовал. А его пнули под самую срань так, что вверх портками вылетел из Пекель-Зорда без права туда возвращаться. Если вернется, то прямиком в тюремный глот, погостить годик-другой.
Ну, Тен после этого шесть лет по всем Землям кочевал. К травникам ходил, пил всякую пакость. В очередь к целебным лигурам выстраивался. И по даурхаттам шастал. Все пытался понять, почему в беспамятстве именно за стену каахнерскую полез. Тужился-пыжился, уже, наверное, и свою мать на сносях вспомнил, а без толку. А потом нашел-таки нужную траву. Или настойку. Или еще что. Вроде как вспомнил. Не все… так – отрывки какие-то. И, видать, не понравилось ему то, что вспомнил. Не захотел больше вспоминать. Понимаешь? Что-то такое разглядел за собой, что всякое желание отпало…
– Что он вспомнил-то?
Да кто его знает. Пойди спроси, если умный. Молчит. Но вспоминать ему, значит, расхотелось, и как-то все у него остановилось. Не знал, что дальше делать, куда идти. Вот таким я его пять лет назад в «Приторне» и нашел. Мне его торговец один присоветовал. Ну, сработались. Через год Тен даже как-то ожил, хоть говорить стал. Чего там у него внутри, не знаю, но живет, и то ладно. Может, как-нибудь созреет да продолжит свои травки, и все до конца восстановит. Куда семью дел, зачем вдруг сунулся за лавовую реку, почему прятался за каахнерской стеной. Жил себе, работал следопытом для пекель- зордских купцов, дом купил в пяти линиях от пятой террасы, поди плохо. И жена, и детишки. А тут… Ну, да ему решать… А может, и к лучшему. Что было, то было. Теперь у него другая жизнь.
– Значит, Тен и в Лаэрнорском даурхатте раньше бывал?
– Ну да. Уж один раз точно бродил по этим лесам. Поэтому так с ходу и разбирается со всякими пы?хчами.
Первую пы?хчу мы увидели уже после того, как проехали заболоченную часть леса. До заката оставалось два с половиной часа. Ничего особенного. Обыкновенная коробочка-плетенка из бледных растительных волокон. Внутри – чуть желтеющая ягода. На кончике коробочки – в том месте, где соединялись волокна, – скудный цветок со слабыми сероватыми лепестками. Само дерево нелепое: с витым стволом, будто отжатая прачкой простыня, с тонкими, но необычайно длинными ветвями. И все ветки усажены вот такими пыхчами.
– Объезжаем, – тихо скомандовал Тенуин.
– Тут, кажется, спокойно. – Густ посмотрел на землю. – Почва прочная. Нет провалов.
Объезжать этот незамысловатый лесок, которому не нашлось отдельного названия в перечне всех боров, долов и долин, составлявших Лаэрнорский лес, никому не хотелось. И так пришлось задержаться с болотом.
– Объезжаем, – повторил Тенуин.
– Подожди, – вмешалась Эрза. – Что случилось-то?
