– Еще Овражный лес на востоке, – добавил Нордис.
– Да. Еще Овражный. На севере – Озерный лес. На юго-западе – Совий дол. На западе – Черный дол.
– Наил-Гир… – прошептала Эрза. – Но ведь мы двигались на восток… Мы не могли.
– Лес изменился. Тут ничего нельзя сказать наверняка.
– Значит, мы в Черном доле?
– Леприна там встречается. Но редко. Она прорастает в тела раненых зверьков. Суслики, иногда сурки, белки, маслички, хвойники. Каморки, вострицы, парунки… Слышал, иногда заражают охотничьих ланок. Но никогда – крупных животных.
– И не человека, – согласился Громбакх. – Значит, это мокрецы?
– Да. Так называют зверьков, в которых при жизни поселилась леприна, – кивнул Тенуин. – Они еще несколько дней могут ходить, питаться, спать. Леприна постепенно опутывает корнями их внутренности. Наконец из всех отверстий свешиваются тонкие корешки. Если прилечь, присесть или просто застыть на месте, корешки цепляются за землю.
– Присел погадить, и уже никогда не встанешь. Так и будешь памятником собственному поносу…
– Чаще мокрецы умирают во сне. Лежа. Иногда в Черном доле встречали сидящих сусликов.
– А так, чтобы стоя? – спросила Эрза.
– Никогда не слышал, – признался следопыт. – И никогда не слышал про людей.
– Данир! – вскрикнул Густ.
– Что? – насторожилась Эрза.
– Данир! – Наемник оживился. Сделал несколько шагов вперед. Потом еще. – И… Нахва! Там Нахва… Да что же это… Данир, Нахва…
– Гаор, – добавил Феонил.
– Данир, Нахва, Гаор…
– Дальма! – уже громче, с горьким надрывом сказал Феонил.
– Данир, Нахва, Гаор, Дальма…
– О чем они? – удивилась Миалинта.
– Там наши люди, – рассеянно прошептала Эрза и тут же крикнула – со злостью, отчаянием в голосе: – Стой!
Густ замер с поднятым зубачом.
– Они… – запричитал охотник. – Они могут быть живые…
– Нет.
– Но если…
– Нет!
– Смотри. – Громбакх указал в сторону.
Шагах в двадцати от нас лежало несколько опрокинутых и растерзанных мокрецов. Кто-то разорвал их на большие куски. Должно быть, хищник, надеявшийся на легкую добычу, обрадовался, бросился с когтями наперевес, но отступил – разрозненные куски мяса почернели и проросли корнями. Собственно, все эти люди были одним большим корнем, от которого в землю уходили сотни крохотных отростков. Из запрокинутых голов только начали прорастать стволы будущих деревьев.
– Пора драпать, – позвал Гром.
– Будем обходить? – с сомнением спросила Эрза.
– А ты хочешь присоединиться к празднику?
– Я хочу скорее выйти из леса. Мы и так петляем.
– Обходим. – Тенуин направил лошадь влево, вдоль кустов, за границами которого таился Тихий дол.
– Но если… – не успокаивалась Эрза.
– Ты хоть раз видела проросшую паразитницу? – резко спросил охотник.
– Нет.
Вот. А это, знаешь, мелкий кустик. Такой, что помочишься, так он захлебнется. Мерзкий, пакостный кустик, выросший на мертвечине. Точнее, на еще живом теле. А если она тут растет целыми деревьями, я ее в горячем бреду не видал! Понятно? Я проще в помойный таз окунусь и там пробулькаю «Хмельную версту», чем…
– Я поняла.
– Вот и ладно.
Минутаны подо мной и Миалинтой по-прежнему волновались. Хрипом, сапом высказывали недовольство. А проходя мимо разодранных мокрецов, вновь взбрыкнули. Руки устали натягивать поводья…
