Я не на шутку испугалась. Не того, что он нападет на меня, я испугалась, что он сейчас умрет. Лицо его побагровело, а губы страшно побелели. Ненависть станет причиной его смерти.
– Вы сами сказали, что судьба вашей матери может стать сюжетом хорошей книги. Вы не хотите, чтобы я ее написала?
Он немного успокоился, посмотрел на экран выключенного телевизора.
– Будьте добры, включите, пожалуйста, телевизор.
Я поняла, что он хочет переключиться, но не видела пульта. Потом до меня дошло, что пульта здесь просто нет. По телевизору шли какие-то дебаты.
– Вы будете хвалить ее в этой книге? Нет, спасибо, не надо.
– Нет, я не собираюсь ее хвалить, но я хочу объективно поведать ее историю. Там не будет ни приукрашиваний, ни проклятий. Может быть, с помощью такой книги вы сможете более уравновешенно отнестись к своей матери.
Он пристально смотрел на меня, и я увидела, что он не вполне понимает, о чем идет речь.
– Я хочу сказать, что читатели будут сами судить о ней. Возможно, они примут вашу сторону. Это будет достаточным наказанием для вашей матери?
Глаза месье Каро заблестели. В них мелькнуло что-то сладостное. Его мать будет осуждена другими, и в этом случае получит оправдание и удовлетворение вся его психологическая конструкция. То, что другие люди тоже бросят камень в Юдифь, поможет ему оправдаться перед самим собой. Это будет его козырной картой. Это будет польза не только для него, для братьев и сестер, это послужит доказательством того, что он поступил правильно, запретив им возлагать цветы на ее могилу. Я очень надеялась, что, если бы Юдифь могла меня услышать, она поняла бы подоплеку моих мыслей.
– Когда вы сделали себе татуировку? – спросила я.
– О, это было очень давно.
– Кто ее делал?
– Не знаю, какой-то сумасшедший с кольцом в носу. Он жил здесь, в квартале Марэ.
– Вы пошли к нему, чтобы сделать татуировку?
Я едва сдерживала смех.
– Но вы вытатуировали такой же номер, какой татуировали евреям в нацистских концлагерях?
– Да, именно так.
– Но зачем?
– Такой номер должен был быть у нее. Кто-то из семьи был обязан взять на себя это бремя.
Я долго наблюдала, как он с решительным и собранным видом смотрел прямо в телевизионный экран.
– Вы можете окончить ваш визит, – сказал он и рукой указал мне на дверь.
Мансебо смотрит прямо перед собой, устремив взгляд в никуда. «Что же, неужели все на этом кончилось? – думает он. – Как я осмелюсь теперь когда-нибудь высунуть нос из лавки? Я все проиграл. У меня в руках была такая хорошая история, но эти люди отняли ее у меня».
Через некоторое время Мансебо на трясущихся ногах подходит к двери, приоткрывает ее ногой и быстро возвращается в безопасное место за кассой. Он не осмеливается даже мельком посмотреть на дом напротив. Мансебо, однако, понимает, что если сейчас не откроет дверь настежь, то не откроет ее никогда. То же самое бывает, когда человек падает с лошади, думает он. Человек должен тотчас снова вскочить в седло, иначе никогда не отважится на это снова. «Да, лошади, – бормочет себе под нос Мансебо, – хорошо, что я вспомнил о лошадях и скачках, чтобы сказать, зачем мне бинокль».
Мансебо раздумывает, не показаться ли ему врачу. Что-то у него сильно разболелась голова. Те два человека его не били, но он пережил потрясение, которое, конечно, сказалось на голове. Он открывает еще одну бутылку кока-колы и вспоминает слова матери: американские напитки можно принимать только как лекарства, и никак иначе. Да, это будет очень хорошо – принять сейчас немного лекарства. От мыслей о матери Мансебо хочется заплакать, но он сдерживает слезы. Не стоит путать разные вещи.
В голове Мансебо проясняется, и он начинает трезво оценивать положение: здесь побывали двое сумасшедших. Реакция того типа с бакенбардами на просмотр записной книжки говорит о том, что они не имеют ничего общего с писателем. Значит, его он может совершенно спокойно рассматривать. «Итак, дело ясное. Не только неверный писатель топчет бульвар. Здесь делаются и многие темные делишки. Единственное, что я обещал, – это то, что никогда не буду рассматривать в бинокль бульвар. Что ж, это обещание я вполне смогу выполнить».
На прилавке стоят в ряд четыре пустые бутылки из-под кока-колы. В лавку проникает запах еды, и Мансебо приходится сильно напрягаться, чтобы снова не обмочиться после такого количества выпитой кока-колы. Он принимается втаскивать в магазин лотки с овощами, обратив особое внимание на морковь. Прежде чем он решается посмотреть, что делается на бульваре, появляется Тарик, хлопает его по спине и направляется к лестнице.
– Что, была вечеринка? – бросает на ходу Тарик и взбегает вверх по ступенькам.
Сначала Мансебо не может понять, что Тарик имел в виду. Потом до него доходит, что Тарик съязвил насчет четырех пустых пластиковых бутылок, которые рядком стоят на прилавке. Мансебо опускает решетку и запирает дверь, одновременно пробормотав: «Showmustgoon»
