– Оно построено в 1998 году, – сказал вдруг Кристоф, словно подслушав мои мысли.
Здание было похоже на небольшой четырехугольный шатер. Собственно, оно было не совсем уж маленьким, но казалось таким в сравнении с другими домами, расположенными с ним в одном ряду. Красный крест, возвышавшийся над входом, говорил о том, что это не обычное конторское здание.
Кристоф открыл дверь и пропустил меня вперед. Рукой он показал, что нам надо подняться по лестнице. Кристоф обменялся рукопожатием с человеком, спускавшимся нам навстречу, и я поняла, что он – усердный прихожанин этой церкви. Мы поднялись наверх и вошли в церковное помещение. Было трудно поверить, что мы находимся в одном из самых оживленных деловых районов Европы. Кристоф смотрел, как я озираюсь по сторонам, осваиваясь в незнакомой обстановке. Я искала признаки того, что нахожусь в настоящей церкви.
– Что вы здесь делаете? – едва слышно спросила я.
– Что я делаю, когда прихожу в церковь?
Я кивнула. Кристоф пожал плечами, вынул руки из карманов и подошел к алтарю, где опустился на колени и сложил руки на груди. Теперь он выглядел беззащитным и хрупким, потому что совершенно искренне и без затей поделился со мной своей верой. В его поведении не было ничего показного и искусственного. Он выглядел так, словно стоял перед гильотиной. Сотворив молитву, он перекрестился, поднялся и сел на отполированную светлую деревянную скамью. В церкви стояла напряженная тишина. Если бы мы были мужественными, то сохранили бы эту тишину, если бы мы были трусливыми, то нарушили бы ее. Покашливание только подчеркивало безмолвие. Я села на скамью. Мы посмотрели друг на друга, и я поняла, откуда бралось это напряжение. Дело было не в самой церкви, не в тишине, не во мне и не в Кристофе. Дело было в его молитве. Я откашлялась. Я проявила трусость, он – нет.
– Я уже спрашивал раньше и повторю свой вопрос сейчас: почему вы подарили мне цветы?
– При первой встрече?
Он кивнул.
– Я хотела от них избавиться. У меня не было заранее обдуманного намерения.
– Вы не любите цветы?
– Теперь уже нет.
Лестница заскрипела, по ней поднялся мужчина в строгом костюме. Он притворился, что не видит нас, прошел к алтарю, преклонил колени, перекрестился, встал и вышел.
– Перерыв на кофе, – сказал Кристоф и кивком указал в сторону ушедшего мужчины. – Так почему вы отдали их мне?
На лестнице снова раздались шаги, и в зал вошла пожилая женщина в коричневом платке. Она кивнула нам и села на скамью в некотором отдалении от нас.
– Бог на вашей стороне. Каждый раз, когда я задаю вам вопрос, кто-то входит и отвлекает от вас мое внимание.
Он говорил шепотом, и, по неведомой мне причине, я почувствовала себя совсем юной. Мы сидели здесь, как два упрямых юнца, которые сидят в церкви и шепчутся, думая, что взрослые их не слышат. Наверное, из-за того, что мы находились в церкви, я не была расположена лгать.
– В ваших глазах я увидела нечто такое, что заставило меня отдать цветы вам.
Я посмотрела на его сцепленные руки, лежавшие на коленях.
– И что же вы увидели в моих глазах?
– Тяжкую заботу… но, может быть, еще и благодарность.
Говоря это, я не смотрела на него, мой взгляд был направлен на пожилую женщину, хотя я изо всех сил старалась ей не мешать. Однако краем глаза я заметила, что глаза Кристофа были закрыты.
– Вы верите в истину?
– Вы не могли бы спросить о чем-нибудь другом? – спросила я.
В это время старуха вышла из церкви.
– Я все же спрашиваю… верите ли вы в истину, во всех смыслах?
– Да, но она часто бывает скрыта от нас.
– Вы верите в прощение?
– Да, верю, если оно не эгоистично.
Я сразу подумала о Юдифи Гольденберг, и мне захотелось рассказать ее историю Кристофу, чтобы посмотреть, как он на нее отреагирует. Но я понимала, что сейчас последует другая история, так и оказалось.
– Моя жена изменила мне с другим мужчиной.
Он произнес эту фразу, подчеркнув слово «изменила».
– Я узнал об этом вечером, накануне того дня, когда вы подарили мне цветы. Жена сама рассказала мне об этом, у нее не было больше сил скрывать. Моим первым побуждением было выгнать ее из дома. Но, несмотря ни на что, нам удалось поговорить. Мы проговорили всю ночь, и когда взошло солнце, я
