Когда нарыв с тихим хлопком вскрылся, оттуда шагнул гигантский секач. Цокали по асфальту копыта, блестели серпы верхних и кинжалы нижних клыков, щетинились костяные иглы на холке. Заметив людей, зверь прижал уши, раззявил пасть и хрипло, надсадно завизжал.
Женщина всадила пулю в шею твари и передернула затвор. Девочка одобрительно шмыгнула носом.
Секач, остановленный в начале рывка, ткнулся длинным рылом в землю, вспоров слой бетонной пыли и подняв клубы тьмы. Из пасти вывалился раздвоенный язык и густым потоком хлынула кровь.
– Вот так, – женщина вернула помповик на плечо. – Легче, малышка?
– Немножко, – в черных глазах с горящими зрачками-рубинами мелькнула насмешка. – А как ты убиваешь злых людей?
Секундное молчание.
– С сожалением. Мало ли почему они стали злыми…
– Мало ли, много ли, – передразнила девочка.
Тьма подмигнула кровавыми сполохами и сплюнула склизкий протуберанец, который шлепнулся у самых ног женщины…
…сознание тяжело, надрывно заворочалось, словно букашка в капле смолы, и, наконец, вырвалось из сна, рявкнув чумным ирбисом. Капли пота холодили верхнюю губу и виски, а в жилке на лбу билась горячая кровь – бум-бум, беги-бей, бум-бум, бей-убей!
Давненько не приходило мое alter ego – девочка, во взгляде которой стынет черный лед и горят рубины.
Я сползла с раскладушки, не спеша оделась, поплескала в лицо водой из тазика, избегая смотреть в зеркальце на стене, и прижала ко лбу полосатое полотенце. На душе скребли манулы. Три месяца комфортной жизни в Алматы на станции с певучим названием «Алатау». Целых три. Всего лишь три… три, два, раз! Я рывком приблизила лицо к зеркалу. Фух, обычные карие глаза. Может, после сегодняшнего рейда совсем полегчает.
Повеселев, я подмигнула Ижице. Магазин у помповика «Иж-81» всего на четыре патрона, однако на приклад я прикрепила держатель для еще шести плюс сделала резиновый амортизатор и вставку под щеку. Вот такой красивой получилась моя Ижица. Мятлик, как первый раз услыхал, долго веселился: «Да ты, Букашка, гребаная шутница – такую ижицу прописывать!» Приятно иметь дело с образованным человеком, что уж там.
За дощатой стеной послышались приближающиеся шаги, и в фанерную дверь коротко, требовательно стукнули:
– Бука, идем.
– Секунду! – откликнулась я. – Пока, Ижица, эта грязная работа не про тебя.
Четыре рожка к своему АКМ и три гранаты я получила на складе еще вчера. Волчий молодняк, спустившийся в Алматы из Каскеленского ущелья, оказался каким-то совершенно непробиваемым. Если раньше матерые волчары с трех пуль падали, то в нынешнего переярка сталкеры, бывало, полрожка всаживали, да еще и в голову добавляли. То ли химии твари пережрали, то ли биологической дряни какой – науке это не известно. Наука пока еще не в курсе дела. И не в курсе будет ого как долго.
Четверка таких юных броневолков полюбила караулить возле выходов из метро. У нас погиб Зеброид – смешной парень, перед выходом на поверхность рисовавший на лбу и скулах черные полосы, и пусть в противогазе не видно. А театралы – сталкеры соседней станции «Театр имени Мухтара Ауэзова» – уже троих ребят потеряли. Как первого разорвали, двое его приятелей решили отомстить. Только и нашли потом, что жалкие объедки, искусанные АКМ да сломанные охотничьи ножи. Чем тварей именно сталкеры привлекли – вооруженные, опасные? Кто их разберет. Может, просто приключений на подхвостье ищут, как многий молодняк, будь то звери, будь то люди.
Наш отряд из пяти охотников в ОЗК вынырнул из метро в подземный переход и повернул налево. В бетонной толще над головой кое-где зияли трещины и дыры, сквозь которые густел кобальт августовского неба и струилась прозрачная киноварь клонящегося к западу солнца. Едва поднявшись из перехода, шедший впереди Летучий вскинул руку. Впрочем, все и так притормозили, прислушиваясь к лаю, выстрелам и визгу, доносившимся из-за поворота на улицу Жарокова. Все это означало, во-первых, что броневолков поблизости нет и сегодня уже не будет, а во-вторых, что неизвестным может понадобиться помощь.
– Седой, Бука! – Мизгирь, наш командир, ткнул в сторону ржавого кургана из лупоглазого трамвая с цифрами «1045» на перекошенной морде и легковушек, заросших вьюнками и спорышем.
Летучий, Рыбак и сам Мизгирь притаились за бетонными обломками возле угла обгорелой девятиэтажки, а мы рванули занимать позиции. Я запрыгнула в трамвайную кабину, Седой же устроился левее, за капотом одной из машин.
Автоматные очереди, уханье гранат, визг и скулеж – привычная музыка для алматинских улиц. Неизвестным повезло, что их гнали всего лишь псы, – те только числом взять могут, интеллект у них по сравнению с волчьим хромает на все четыре лапы.
Вскоре показалась потенциальная песья добыча. Двое неплохо экипированных парней из автоматов били прицельно, однако и стая была довольно большой.
Мизгирь дал отмашку. Я с наслаждением всадила треть рожка в рыжую кучерявую собачищу: «Это тебе за пожеванный ботинок, сволочь!» Шесть автоматов в умелых руках – форменная мясорубка, и псы это быстро поняли. Поджав хвосты и скуля, уцелевшее зверье убралось в заросли. Седой поднял большой палец: «На отлично постреляли», и я согласно кивнула.
Мы не торопились покидать укрытия, держа двоих чужаков на прицеле. Мало ли. Те подошли к Мизгирю, показали жетоны, о чем-то переговорили, а
