Все, это черта. Когда-то туча цвета воронова крыла закрывала собой мое небо, теперь лишь жмется в дальнем углу памяти, и я могу ее сдерживать – с переменным успехом, выходя в рейды и убивая разных тварей, но могу. Когда-нибудь она и вовсе исчезнет. Когда-нибудь… Но не сейчас. Сейчас я могу сорваться от чего угодно, и тогда
Надо уходить. Сию же минуту.
Очнулась я возле гостиничной палатки, без слез воя в Дюбелево плечо. Он неловко гладил меня по отросшим волосам на загривке и приговаривал:
– Хорошо, хорошо, только успокойся. Конечно, уходим прямо сейчас, без проблем. Бери свою Ижицу, и мы уходим… Ты, я да Мятлик…
Прости, Севка, но с вами я ненадолго. Без тебя не могу – но и с тобой тоже.
Плачь, Бука-Букашка, плачь же…
Мятлик шел первым, угрюмо сопя в противогаз. Да, на то и друзья: надо человеку позарез – значит, собрались и пошли, и никто ничего не спрашивает, а если и спрашивает, то отвечать необязательно.
Я тоскливо размышляла, что обо мне подумают на станции. Оно, конечно, все знают: я букашка вольная, сегодня здесь – завтра там. Но с броневолками помощь обещала? Обещала. Записку Мизгирю оставила, и все-таки, все-таки… Да и жеребятки мои, эх… С другой стороны, особого выбора нет.
Ничего. Глядишь, оклемаюсь и вернусь.
Мятлик вдруг перестал пыхтеть и остановился. Мы с Севкой шагнули ближе.
В свете луны на груде битого кирпича лежал броневолк. Вернее, даже три броневолка, если собрать все оскаленные объеденные головы, оторванные хвосты, частоколы ребер, куски крепчайшей, отливающей сталью шкуры и смотать метры подсохших кишок в аккуратные бухты.
– За мной, – глухо скомандовал Севка.
Однако за поворотом обнаружился еще один растерзанный броневолк. А рядом возлежал двухголовый ирбис в окружении трех манулов, и глаза их сверкнули алым. Обычно эти твари, когда сыты, не нападают, – можно осторожно прокрасться в десятке метров, ирбис только прищурится да лениво лизнет себе лапу, а манул, ворча, сам уберется подальше. Но эти были чумные.
– Назад! – и Севка пальнул из подствольного гранатомета.
Одного манула подбросило и замертво шлепнуло о стену, а вот остальные звери, шипя и вопя в четыре глотки, брызжа кровью, рванули к нам. Два автомата с Ижицей на несколько секунд заглушили неистовый мяв, и стокилограммовый ирбис обрушился прямо на меня.
Голова гудела от удара о землю, хищник не шевелился, дышать было нечем, и меня подхватила иссиня-черная туча, которую простреливали рубиновые споло…
Сначала включились звуки. Туп. Туп. Хруп. Фррр. Дыхание какой-то неведомой скотины. Уже жрет меня или еще нет? Непонятно – тело словно ватное, ничего не чувствую. Стараясь не дышать, я чуть разлепила веки.
Надо мной светлым утесом возвышался гигантский конь. Я нервно сглотнула, и зверюга, с явным интересом смотревшая на меня одним глазом, повернула морду и уставилась другим.
– Хр-бггг?
– Чё «хыр»? – сипло выдохнула я. – Жри давай. Подавись.
Конь моргнул, раздул ноздри и выпустил из них дымные струйки. Я зажмурилась. Сожрет. Поджарит и сожрет. Тварь бухнула копытом величиной с тазик для умывания рядом с моей ногой. Потом возле плеча. Господи, издевается, что ли? Конь склонил голову, жарко дохнул в мои волосы (где мой противогаз?! да к черту противогаз) и отступил в сторону. Кажется, жрать он не собирался. А что тогда?
Я решилась и вновь распахнула глаза. Зверюга стояла боком, по которому от шеи до середины спины шел уродливый шрам, и пялилась на меня из-под спутанной белесой челки. А вокруг нас – и сверху, и по сторонам на расстоянии броска гранаты – в полной тишине бесновалась буря. Смоляные тучи перекатывались, скручивались, налезали друг на друга, их то и дело простреливали алые молнии, но ни единого звука при этом слышно не было.
– Это… – проговорила я осторожно. – Жрать отменяется?
– Бгги-и, – отозвался конь. Как мне показалось, насмешливо. Потом он опустил морду к самой земле, подцепил губами мою Ижицу, чуть подбросил и с лязгом сомкнул на ней зубы. Только повреди, паршивец! Паршивец постоял, помахивая хвостом и поводя боками, шагнул ко мне и вытянул шею. Как можно плавнее я поднялась на ноги и аккуратно приняла оружие. Ижица оказалась без единой царапины и в слюнях, но я побоялась вытирать особенно рьяно – мало ли, обидится еще скотина…
– С… пасибо.
Конь издал тихое одобрительное «ггг», снова выдохнул из ноздрей дымок и повернулся другим боком, на котором оказалась такая же длинная страшная метка. Вдруг глаз зверюги полыхнул рубином, и конь зашипел, словно перегревшийся дизель. Я взглянула туда, куда смотрел монстр, и перестала дышать.
