как отдавать в печать. Не думаю, что потребуются правки, но порядок лучше соблюсти. Хорошо? – попросил Громов.
– Да, обязательно, – тут же согласилась Маша.
– И вот еще, Маша… я бы хотел добавить кое-что. Не знаю, насколько нужны вам мои советы, но уж простите старика. Вам поведали немало интересного, но сложные и важные для бойцов вещи они смогут рассказать только человеку, которого будут знать. Поэтому, если вы хотите получить нечто нестандартное, вам нужно будет провести со сталкерами больше времени. Возможно, подружиться с кем-то из них, и тогда в разговорах начнут всплывать действительно удивительные вещи. Хотя вы, как журналистка, все это знаете и без моих советов, – в некотором сомнении добавил Громов.
– Большое спасибо за совет, товарищ майор! Буду рада им воспользоваться и обязательно налажу дружеские отношения с ребятами! – ответила с улыбкой Маша.
В кабинете повисла пауза. Казалось, Громов хочет еще о чем-то поговорить, но сомневается. В другой раз Маша обязательно зацепилась бы за эту недосказанность и попыталась разговорить майора, но сейчас ее мысли были заняты симпатичным старлеем, и нужные вопросы не были заданы.
– Надеюсь, вы смогли получить то, на что рассчитывали, Марья Андреевна. Успехов вам в вашем нелегком деле. Не буду вас больше задерживать, – майор наконец прервал затянувшуюся тишину.
– Да, Валентин Евгеньевич. Спасибо еще раз за совет. Всего вам хорошего, и надеюсь, до свидания! – Маша попрощалась и вышла из кабинета.
А оставшийся в одиночестве Громов думал о том, что он так и не рассказал журналистке.
Майор с удивлением впервые поймал себя на желании поделиться этой историей с непричастным человеком. Есть вещи, о которых даже матерые сталкеры не говорят. Кто же захочет говорить о том, что считает по-настоящему страшным? Что может быть страшным для сталкеров, для людей, постоянно имеющих дело с опасностями нового мира? Можно подумать, что это мутанты, холод или радиация, и возможно, для кого-то это действительно так. Но для Громова самым страшным наверху были дети. Нет, не те малютки, которые бегают по жилым станциям, а те, кто так и остался там, наверху. Работа сталкера заключается в том, чтобы находить пригодные для использования вещи или продукты. Иногда бывает так, что они проводят разведку в детских учреждениях. Мало кто из побывавших на таком «выходе» рассказывал потом подробности, а говоря по правде, майору не доводилось слышать ни одной такой истории.
Громов в сотый, а может быть, уже в тысячный раз вспомнил тот рейд в детскую больницу. Вспомнил лицо Даньки, сорвавшего маску противогаза и напевавшего колыбельную охапке детских костей. Данил тогда сломался. Близкий друг, с которым вместе прошли сложнейшие испытания, сидел на полу и, размазывая слезы по лицу, обнимал то, что когда-то было маленькими детьми. Когда они зашли в столовую, и он увидел, сколько их так и осталось там навсегда, он, тренированный боец, выходивший из всех драк и боев победителем, не выдержал. Данил начал разговаривать с ними. Утешать, успокаивать, а потом снял маску, сгреб костей, сколько смог, и запел колыбельную. Майор, как будто наяву, услышал голос друга, сипло выводивший: «Спи, моя радость, усни, в небе погасли огни…» Он бы умер, но тренированные бойцы не могли позволить так погибнуть товарищу. Его скрутили, вкололи транквилизатор и утащили обратно подземлю. Тогда Данил выжил, но вот потом… потом он погас. Он какое-то время еще жил, хотя правильнее сказать, существовал, но продлилось это недолго. Данил не смог пережить того, что увидел в той столовой. Это очень тяжелое испытание для мужчины, для воина – осознать, что ты не смог защитить самое дорогое. Громов не знал, как справляются другие, но он точно знал, что помогло ему. Для майора это стало ценой, но ценой, уплаченной не только за ошибки. В сознании майора эти детские жизни стали жертвой. Платой за дарованный человечеству и лично ему, майору Громову, шанс все исправить. Людям дана еще одна возможность, и стоила она так дорого, что он не имеет права… Слышите, Маша?! Мы не имеем права сдаваться! Мы должны этим детям, обязаны перед ними. Они погибли, но мы живы, и наш долг сделать все, чтобы их жертва не была напрасной!
Майор поднял глаза на пустое кресло перед ним и вдруг вспомнил, что он один в кабинете. Тяжело выдохнув и утерев выступивший на лбу пот, Громов откинулся на спинку стула. Что ж, когда-нибудь он, может быть, расскажет Маше эту историю, а пока… А пока он должен проследить, чтобы человечество не упустило свой, вероятно, последний и так дорого доставшийся шанс.
Юрий Уленгов
ИЗ ДВУХ ЗОЛ
– Фу, черт, – тяжело дыша, Шуруп привалился к постаменту памятника и попытался отдышаться, вытирая панорамное стекло противогаза. В этот раз ходка вышла не самой удачной. Ну, вернее, как? С хабаром все нормально получилось, а вот с возвращением – не очень. И черт его дернул в ту сторону пойти!
«Китайская стена», как жители называли изогнутую дугой длинную девятиэтажку, расположилась на самом краю обжитой «тепловозовцами» территории и считалась местом опасным. С одной стороны дома раскинулся превратившийся в настоящий лес парк института культуры, кишащий живностью. А с другой… С другой стороны, в опасной близости, то и дело подчеркивавшейся треском дозиметра, были руины железнодорожного вокзала. Вокзал соседствовал с одним из немногих действовавших в городе заводов, имени Пархоменко, и прилетело туда точечно, но очень неслабо.
