У Ангуса даже дыхание перехватило – это еще что такое?! Почему?! Откуда?! Кто напустил проклятие?! И что это за проклятие такое?!
И тут ему стало не до размышлений – из черного облака выскочило еще одно щупальце и вцепилось в мозг. Это было похоже на вспышку – только не света, а черноты, тьмы! Ангус сразу потерял зрение, стал слепым, как новорожденный котенок. А следом в голове вдруг заныло, загудело, завопило на разные голоса: «Ты наш! Ты мой! Мой! Мой! Ты уйдешь с нами! Жертва! Вы принесли жертву! Жертва! Ты уйдешь с нами! Уйдешь! Уйдешь! Ты наш, наш, наш!»
В голове гудело, вопил хор голосов: взрослые – женские и мужские, детские – их было много, очень много – десятки и десятки, а может, и сотни! Сознание Ангуса стало уплывать, он почувствовал, как растворяется в Великом Темном, теряет индивидуальность, теряет свою личность, сливаясь с хором призраков, уносясь из своего тела туда, где не будет больше ничего, кроме вечного страдания души, кроме вечной жажды напиться чужой жизненной энергии!
В страшное темное Нечто, обосновавшееся здесь, на склоне горы с незапамятных времен!
Вот оно, то, о чем говорили люди!
Вот оно, пробужденное присутствием Ангуса и двух убийц!
Смерть! Это сама смерть устроила здесь свой алтарь!
Щупальца неизвестной, чудовищной по силе сущности вытягивали из Ангуса все мысли, все потаенные воспоминания, всю его человеческую суть, оставляя выжатым, как губку, пустым, как вылущенный стручок гороха. Он мог только стоять и смотреть, как Темная Сущность выпивает спящих парней, так и не пришедших в сознание, и тянет щупальце к кроватке младенца, спокойно сопящего своим маленьким курносым носом.
Ангус хотел закричать, дернуться к младенцу, прикрытому тонкой пеленкой и раскинувшему крохотные руки, защитить его… но чужая злая воля подавила его сознание, парализовала, оставив стоять столбом, как он и стоял прежде.
Темное щупальце дотянулось до ребенка, медленно коснулось головы, и… ребенок проснулся, заплакал, открыл глаза, вздрогнул, будто его кольнули раскаленной иглой.
А потом произошло странное! Из протянутых к Темной Сущности крохотных ручек вдруг ударил поток огня! Такой поток, что это было похоже на то, как если бы весь огонь пылающего очага собрался в один поток и вылился туда, куда его направил маг, владеющий огненной магией! Этот поток был таким ярким, таким светозарным, что казалось, в комнате зажглось маленькое солнце!
Тьма завыла, застонала сотнями голосов, и вдруг паралич, сковывающий Ангуса, ослаб! Лекарь шевельнулся, отпрянул назад – непроизвольно, то ли боясь Тьмы, то ли того, кто разгонял Тьму. Только когда поток пламени иссяк, а Тьма исчезла, будто ее никогда не бывало, Ангус бросился к младенцу и ощупал его руки, будто ожидал увидеть вместо них обугленные кости и мясо. Но руки были в порядке – теплые, упругие. Младенец улыбался, протягивая их к лекарю, и тот неожиданно понял, почему глухой ночью, в темной комнате он видит, что этот ребенок улыбается, тянет руки, таращит глазки. А когда понял – закашлялся, отвернулся и бросился к стене, срывая с нее полыхающий гобелен с оленем, стоящим над лесным озерком (безвкусица и дешевка! Хесс притащил и повесил на стену, несмотря на язвительные замечания учителя).
Несчастный гобелен был выброшен на лужайку, где и полыхал теперь, источая мерзкий смрад и загаживая лужайку черной копотью.
Когда Ангус вернулся в комнату, вся стена уже полыхала. Поднявшиеся с кроватей ученики пытались погасить пламя ударами одеял, свернутых в плотные куколи, но ничего не помогало. Более того, начали гореть и одеяла – тем же ясным голубоватым пламенем, будто на них плеснули крепким вином тройной перегонки. Еще немного, и пожар не остановить!
– В сторону! – громовым голосом крикнул Ангус, отбрасывая Хесса толчком в плечо. – Ребенка вынесите! И вон отсюда все!
Он воздел руки вверх, сосредоточился и выпустил в сторону пылающей стены заклятие огромной силы, которое должно было укротить огонь. Заряд магии был таким мощным, что по углам заплясали, запрыгали белые светящиеся шары – побочный эффект от этого заклинания.
Пламя сразу стихло, и только в очаге воспламенения скакала, резвилась маленькая огненная ящерка – ослепительно-белая, как солнечный диск. Она бегала по бревенчатой стене, и там, где ее маленькие лапки касались высохшей, окостеневшей от времени древесины, поднимались струйки дыма и возникали маленькие очаги пламени. Саламандра! Огненная саламандра! Порождение Преисподней – вызвать ее могли только самые могучие маги, но никак не младенец, лежащий сейчас в колыбели!
Хм… впрочем, уже не лежащий. Леван с младенцем в руках уже стоял на лужайке, и только Хесс остался с учителем и, вытаращив глаза, смотрел на то, как крошечная зверюшка пыталась поджечь их дом.
Ангус снова поднял руки и выпустил заклинание из запретных – то, которое должно было бороться с исчадьями Преисподней, а именно – с демонами и другими порождениями потустороннего мира.
Саламандра зашипела, ее тело из белого стало малиновым, но она никуда не исчезла и лишь забегала быстрее, норовя запрыгнуть на постель Хесса или скакнуть на занавеску противоположного окна. И постель, и занавеска находились на равном расстоянии друг от друга, потому саламандра явно замешкалась, выбирая цель для нападения. А может, для питания? Саламандра – воплощенный огонь, а огонь питается чем-то горючим, так что…
Мимо Ангуса с шумом, забрызгав, пролетел поток воды и ударил в саламандру – она снова зашипела, а комната наполнилась облаком пара, ничуть не мешавшим проклятой твари бегать по стене. Ангус выругался, обернулся к растерянному Хессу, приказал:
