– Да, – говорю я, думая, почему раньше не замечала за ней такой любви. – Хорошее.
– Ох, Уилла Голден-Чендлер… вот что с тобой не так. Все-то у тебя хорошее, ничего-то ты не знаешь – хотя надо, мать твою, знать, что оно, мать твою, классное! Рискни и знаешь что сделай? Признай – твоя жизнь прекрасна!!!
– Это благодаря мужу, отцу и брату, – замечаю я; врубившись в шутку, она хохочет так, что ее лицо становится красным как помидор и визжит:
– Ой, не могу, сейчас описаюсь!
На прощание мы обнимаемся – будто она никогда не высыпала мне на голову обрывки плаката «Свобода или смерть».
– Ну, не пропадай. Пиши мне. Может, потом сама пойдешь на шоу – круто будет?
– Ой, – отмахиваюсь я, уже идя по коридору, – это вряд ли. Книга немного не об этом. Да даже если бы об этом, такое – не для меня.
Ханна качает головой и хихикает.
– Понятно, – говорит она наконец. – Кто-то смотрит, кто-то делает. Ну, по крайней мере, тебя медведь не сожрет.
Шон встречает меня у входа в Центральный парк. Ждет, когда я к нему подойду, хотя ему дойти из деловой части города было бы куда проще, чем мне от больницы. Он ест мороженое-сэндвич, и, глядя, как красный свет светофора сменяется зеленым, я думаю: интересно, а мне купил? Когда мы только начали встречаться и ходили в Hop Lee за бесплатными роллами, он всегда об этом заботился.
Он смотрит на меня; я машу рукой и неловко шагаю к нему, как бы доказывая, что постоянно нахожусь в движении, а не стою тут и не пялюсь на него.
– Привет, – он клюет меня в щеку. – Случайно оказался поблизости, вот как раз за углом.
– Разве ты работаешь не в другой части города?
Он согласно кивает головой.
– В другой. Но тут у меня были дела.
Я хочу спросить – какие дела? Дела с Эрикой Стоппард?
В списке Шиллы не могло быть «дел», не оговоренных заранее. Любое «дело» добавлялось в список, мобильное приложение, черт бы его побрал.
Вместо этого я говорю:
– Спасибо, что пришел. Я знаю, мы нарушаем правила и все такое. Но… одна я вряд ли справлюсь.
– Твоему отцу хуже?
– Нет. Ему… лучше.
Он морщит лоб и, судя по всему, недоумевает – зачем же он мне теперь, когда все хорошо. Наконец он выдает:
– Ну, это отличные новости, верно?
Я отвечаю:
– На первый взгляд да, но на самом деле нет.
Телефон Шона дважды пищит, и какое-то время он старается не обращать на него внимания, пристально смотрит на меня, но в конце концов поддается слабости и, выставив палец одной руки в мою сторону, другой быстро набирает текст. Раньше, чем успеваю подумать, я накрываю здоровой рукой экран его смартфона и говорю:
– Пожалуйста, не надо. Дай мне десять минут.
Он смотрит на меня – грустный, донельзя утомленный.
– Уилла, за десять минут мы ничего не обсудим.
– Я понимаю, почему тебе стало скучно, – не унимаюсь я. – Я понимаю, при чем тут гольф, и «Виноград», и гель, и кожаная куртка. – Он растерян, поэтому я уточняю: – Дурацкая кожаная куртка от Варватоса, какие носят только мальчики-модели.
Он говорит:
– Тебе не нравится моя куртка?
Я выпаливаю:
– Мне кажется, мы потеряли связь.
– В том-то и дело, – он кивает. – Поэтому я предложил расстаться. Начать все сначала.
– Мой отец чуть не умер, Шон! – Я поднимаюсь, уже злая оттого, что не могу теперь положиться на него как раньше, потому что у него хватает наглости так себя вести, когда и без него миллион проблем.
– Уилла… – начинает он, но тут же умолкает, потому что ему больше нечего сказать. Он зажмуривается, словно у него мигрень.
Я вновь сажусь рядом с ним. Говорю:
– Открой глаза, Шон. Посмотри на меня.
Он не смотрит. Я повторяю.
– Открой же глаза, Шон! Посмотри на меня!
