африканского раздора, поглощающего все новые регионы континента.
Как я подписался на командировку в Африку, где, как известно, злые не только крокодилы, но и многочисленные воинствующие племена аборигенов, наемники, террористы, пираты? Да, собственно, и выбора как такового у меня не было. Самая сложная миссия досталась наиболее опытному из нас Максиму: он отправлялся в Восточную Азию, где сейчас закипал адский суп, замешенный на эпидемии, голоде, вызванном неурожаем и стихийными бедствиями в Китае, политическом противостоянии того же Китая с Японией и США, а также нестабильности на Корейском полуострове. Его назначение даже не обсуждалось.
Дальше шло распределение второго из трех наблюдателей мужского пола – Ивана. Тоже более обученного сотрудника, чем я. Ему досталась Турция. Правда, не та, что служила некогда раем для туристов, а та, которую теперь раздирали гражданская война и бунты беженцев, – хоть и близкая страна, но не менее опасная.
Сложность обоих заданий заключалась в густонаселенности целевых регионов, что сужало поле для маневра в случае трудностей. Затеряться в толпе, говорят, проще, – но не в той толпе, где каждый пятый является потенциальным носителем смертоносного вируса или обладателем не менее смертоносного оружия, готовым его применить для грабежа, мести, священной войны и тому подобного. Сотрудники на заданиях тщательно охраняются, но там, куда отправились Максим и Иван, не исключались такие заварухи, из которых даже под прикрытием десятка наемников можно было не выбраться.
Нам же с Мариной достались на выбор относительно спокойные и просторные Аляска и Африка. На мой взгляд, выбор был очевиден, однако прения затянулись на добрые пару часов. Я апеллировал к тому, что не стоит русской девушке – высокой, стройной и светловолосой – ехать на «черный континент», где любой, скажем, туарег не станет долго противиться соблазну похитить это чудное создание. Но безопасность обеспечивали сотрудники «Дип Корп», и подобный аргумент рассматривался в последнюю очередь. Напротив, в первую очередь речь шла об уровне подготовки и способности справиться с рискованным заданием.
В итоге решающим оказался языковой фактор. Марина великолепно владела разговорным американским английским – языком Аляски. Ну и заодно в той миссии были важны дипломатические качества, коими девушка несомненно обладала.
Вот я и отправился в Буркина-Фасо выяснять причины потери связи с одной из многочисленных, но почему-то важной лабораторией Фонда. Где группа ученых под руководством двух известных неврологов из Колумбийского университета занималась глубокими исследованиями мозга.
Зачем кому-то понадобилось запихнуть лабораторию за тысячи километров от альма-матер, можно было только догадываться. Но и вариантов было немного: похоже, не все эксперименты исследователей были приемлемы для законодательства Соединенных Штатов.
Автомобиль в очередной раз качнуло на резком повороте, и я чуть не влип в боковое стекло. После чего пристегнул ремень безопасности, проверив его свободный ход на случай, если придется пригибаться при обстреле. Подобным мелочам меня худо-бедно обучил Еременко.
Эх. Как там наш командор? А русские березки? Не то чтобы тоска сердце сжимает и слезы наворачиваются, как у бруклинского таксиста, но родины определенно не хватает. Здесь же, насколько я смог рассмотреть, все вокруг серо-желтое: дорожное покрытие, стены зданий, заборы, редкая растительность. А люди – черные либо загоревшие до состояния бифштекса средней прожарки, как мои спутники, например.
Попетляв по лабиринтам темных или скудно освещенных улиц и едва не сбив нескольких шатавшихся в неурочное время местных жителей, внедорожник въехал во двор, который окружала группа невысоких зданий и сплошной забор со спиралью Бруно, именуемой также в народе «егозой», тянувшейся по его верхушке.
Мне было не до изучения деталей экстерьера, поскольку к концу поездки меня ощутимо укачало – вплоть до холодного пота, рвотных позывов и жуткого головокружения. Никогда не страдал от морской болезни, но, похоже, голод, недосып и усталость наложились на экспрессивную манеру вождения автомобиля, работа подвески которого была сравнима с ходом среднего по размерам морского судна. Я буквально выпал с заднего сиденья, не успев нащупать ногой порог.
Французы перекинулись парой фраз, и лица их, сухие и морщинистые, наполнились озабоченностью. Вряд ли касавшейся конкретно меня.
Один из них повел меня внутрь здания, придерживая за локоть, и, усадив в узком коридоре на скамейку, исчез. Прохладный кондиционированный воздух быстро привел меня в чувство, и я стал озираться по сторонам. На двери, рядом с которой меня оставили, было написано «Medicine». Неужели я действительно так хреново выглядел?
Через несколько минут из полумрака коридора показался мой провожатый вместе с довольно молодым на вид азиатом. И так узкие от природы глаза парня сейчас представляли собой едва различимые щелочки. Все ясно – его выдернули из глубокого сна.
Француз без лишних слов оставил нас вдвоем и удалился. Похоже, всю необходимую информацию обо мне уже успел сообщить.
– Спик ин? – поинтересовался азиат без тени раздражения.
Я ответил утвердительно.
– Снимай верх и садись на кушетку, – велел он на беглом английском, когда мы вошли в кабинет, запертый аж на три замка.
Я сделал то, что он просил, параллельно разглядывая обстановку. Кабинет как кабинет. Вроде поликлинического. Только в противоположной от меня стене – массивная дверь с наклеенным значком опасности биологического заражения. Наклейка эта – по-видимому, местный юмор, как и надпись «Medicine» на двери.
