Я аккуратно повернул голову в потенциально опасном направлении – и лишь тогда вспомнил об инстинктивно зажатом в правой руке трофее. То был неизвестный мне автомат цвета хаки, который я сперва принял за американскую винтовку М16. Беглый осмотр показал, что в руках я держал немецкий Heckler & Koch модели 416, сейчас абсолютно бесполезный, о чем свидетельствовало уныло черневшее открытое окно затвора. Не веря в очевидное, я все же отсоединил магазин – и окончательно убедился в отсутствии патронов. Без них эта легкая, словно игрушечная винтовка не годилась даже в качестве холодного оружия. Сейчас я не задумываясь поменял бы ее на одну из тех лопат, по которым карабкался на крышу.
Беспокойные аборигены все не унимались, царапая металл и рыча где-то внизу, это побуждало быстрее искать хоть какое-то решение. Запах от них исходил такой, что я с трудом сдерживал рвотные позывы и так давно пустого желудка. Но больше всего я боялся вновь встретиться взглядом с жуткими тварями. В их красных от вздувшихся сосудов глазах кипела бессмысленная животная ярость, направленная против меня одного. Этот взгляд не оставлял мне ни единого шанса на спасение, он ел меня живьем, и я одинаково боялся как шевелиться, так и дальше лежать на шатком строении.
Я осмотрелся, немного приподнявшись. Учел, что замес начался, когда кто-то с берега открыл огонь по нашей лодке. Следовательно, опасаться стоило не только зараженных. Путь был один – на крышу соседнего дома, от которой меня отделял неширокий проход между постройками. Казалось бы, рукой подать, но дом был выше сарая, и требовался уверенный толчок для преодоления расстояния одним прыжком.
Времени на дальнейшие размышления мне не дали: две пары черных рук вцепились в край жестяного настила и стали шарить в поисках добычи. Я отложил бесполезную винтовку, приподнялся в позе бегуна на старте, сделал пару шагов и оторвался от крыши сарая.
Пожалуй, я не рассчитал своего веса, увеличенного бронежилетом и рюкзаком: левая нога не нашла опоры. Зато правая, напротив, соскочила с узкого парапета на спасительную твердь; это и спасло меня от падения на землю, пока я карабкался и переваливался через бортик крыши. Ценой тому были содранная кожа на руке и опасно подвернутая нога.
Мой маневр не остался без внимания. Дикий вой понесся по округе, в то время как я корчился на шершавой поверхности крыши от пульсирующей боли, осознавая безысходность положения. Пока я жив, но это даже чудом не назовешь: банальное дурное везение, лимит которого мог быть исчерпан в любую секунду. И что дальше? Я один посреди чужих враждебных земель, без оружия, без поддержки.
На том берегу у машин остались двое охранников. Может, стоило вернуться вплавь. Все же риск быть растерзанным обитателями реки явно ниже, чем обитателями деревни, а любое инфекционное заболевание лечится с большим успехом, нежели последствия съедения заживо.
Однако я не мог мыслить рационально тогда, очнувшись на берегу, усеянном трупами, и поняв, что сейчас стану одним из них. Ноги сами понесли меня. Включился тот механизм, который в подобных случаях растягивает время, отключает эмоции и обостряет чутье. И потом, кто знает, как поступили парни, услышав заполошную перестрелку, после которой никто из команды не вышел на связь? Возможно, снялись с места, поскольку переправиться вслед за нами у них уже не было возможности. Следовательно, мой заплыв мог оказаться бессмысленным.
Я взглянул в синевшее небо и вспомнил про своего «ангела». Осознал, что я никак не готовился к тому, что механизм Судного дня окажется активированным. Да, я знал, куда ехал и что мог там найти, но мозг не хотел принимать худший вариант как реальный. Даже теперь, получив доказательства, я думал лишь о том, как бы скорее сообщить информацию в центр, а не о Конце света и его последствиях.
Сняв рюкзак и подложив его под голову, я извлек коммуникатор и с надеждой утопил кнопку включения. Экран засветился и продемонстрировал цепочку сообщений, помеченных красным цветом как очень важные. Даша упорно вызывала меня на протяжении получаса, и среди стандартных для подобной ситуации «Как обстановка?», «Что случилось?», «Ответь!» я обнаружил более содержательное послание. Даша писала: «Внимание, Сергей! Наша спутниковая связь взломана. Пишу через резервный сателлит (только текст), но он уходит из зоны твоего приема. Следующее окно завтра, в районе шести утра. Вся срочная связь через командира охраны. Подтверди».
Приехали. Теперь я точно один. Хотя нет, где-то внизу беснуются и лезут на стены обезумевшие кровожадные существа. Опускается ночь. Возможно, последняя в моей жизни.
Словно акробат под куполом цирка, стараясь не смотреть вниз, я двигался вперед по крышам и заборам. Попутно благодарил неизвестных строителей за архитектурные решения, позволявшие передвигаться по деревне, практически не спускаясь на землю. Плотная застройка, широкие глинобитные заборы и узкие улочки между домами, порой даже соединенные арками, играли мне на руку.
Деревня походила на соты, построенные гигантскими осами при помощи раствора, основанного на их слюне, глине и древесных волокнах. Хотя с деревом в качестве строительного материала здесь, похоже, было неважно. Редкие тонкие деревца вряд ли могли достичь объема, достаточного для производства товарного леса.
Вспомнил, как в университете один однокурсник прилюдно хвастался крутизной своего папаши, который, мол, был не последним авторитетом на Новгородчине и топил камин исключительно дубовым паркетом. Из всех примитивных понтов, бросаемых однокурсником перед раскрашенными во все цвета радуги девицами, мне в память запал именно этот. Я представил себе, как лесорубы валят столетние первоклассные дубы; деревья доставляются на пилораму, затем на фабрику; мастера кропотливо изготавливают паркетины. Ценные природные ресурсы и десятки единиц людей и техники участвуют в этом процессе, чтобы какой-то зажравшийся господин спалил результаты их труда в своем камине. Именно принцип «Могу – значит, можно» и довел человечество до нынешнего состояния. Мир, разделенный на инфрабедных и ультрабогатых, дал трещину, расширения которой не остановить.
Подобные философские суждения о судьбах мира рождались у меня всякий раз, когда я останавливался перевести дух. А останавливаться приходилось
