небольшое помещение, стены которого были увешаны оружием.
– Да уж, день сейчас – чернее не бывает, – пробубнил я, рассматривая образцы.
– Мы с профессором не очень-то дружим с оружием, но тебе может пригодиться. Бери что хочешь. Насколько мне известно, все экземпляры некриминальные, но, сам понимаешь, и не вполне законные. Так что при любой вероятности соприкосновения с органами выкидывай не задумываясь, только отпечатков не оставляй. Вот, кстати.
Паскаль указал на плоскую коробку, в которой находились маленькие серые сверточки. Развернув один из них, я получил пару тонких перчаток из эластичной ткани. Перчатка плотно облегала кисть и при беглом взгляде вообще не была заметна на руке.
Хмыкнув, я стал выбирать – и ведь было из чего. Больше всего – около двадцати штук – в экспозиции было представлено пистолетов Макарова разной модификации, также висела пара «стечкиных» и даже ТТ. Я повертел легендарный «Тульский Токарев»: в моей руке, вопреки разным отзывам, он лежал как влитой. Старичок отправился на место, оставив на перчатках следы пыли. Извини, но сегодня нам не по пути – ты слишком грозен и тяжел.
На другой стене расположились компактные пистолеты-пулеметы – негодные для «серьезной войны», громоздкие для скрытого ношения. Эти пока тоже отпадают.
Паскаль кашлянул, напоминая о себе и своих неотложных делах. Я согнал с глаз пелену и быстро осмотрел все образцы. Выбор был очевиден. С третьей стены я снял отливающий матовым блеском «глок» – компактный, легкий, эргономичный. Девятнадцатая модель, больше похожая на пластиковую игрушку, нежели на настоящий пистолет. Я показал «игрушку» Паскалю, и тот кивнул – мол, бери быстрее и пошли.
В ящиках ниже хранились боеприпасы. Я достал коробку с надписью «9 mm Luger» и извлек увесистые блестящие патроны. Взял только те, что поместились в магазин. Ввязываться в затяжные перестрелки в ближайшее время я не планировал.
Вскоре Паскаль оставил меня на хозяйстве, а сам спустился в тоннель узкоколейки, где рабочие завершали погрузку последней партии имущества Института растениеводства, которую следовало сопроводить до места переправки. Я проводил коллегу до выхода и уже собирался запереть дверь, как стало понятно, что состав пока и не собирается уходить. В узких проходах вокруг нагруженных в несколько ярусов подвижных платформ суетились рабочие, одетые в уже знакомые мне плащи цвета хаки. Один из мужчин сообщил, что вот-вот закончат крепить груз и можно будет отправляться.
– Кто эти люди? – решил я разговором скрасить ожидание.
Паскаль приблизился и чуть ли не шепнул:
– Это монахи.
– Монахи Прехистората?! – переспросил я, возможно, громче, чем следовало, однако в царившей суете меня никто, кроме собеседника, не услышал.
– Именно. Но это сложная тема. Попробую объяснить, если успею. – Паскаль завел меня обратно на порог, в освещенный проем толстенной бронедвери, и продолжил: – Монахи – это необычные сотрудники, они приходят в Орден сами, так или иначе узнав о нем. Своими трудом и преданностью они зарабатывают право на спасение, но не для себя, а для кого-то другого.
– Жестоко… Можно всю жизнь горбатиться на Орден, а в итоге остаться без Конца света.
– Слушай, Романов, я иногда теряюсь, шутишь ты или говоришь серьезно. Я предупреждал, вопрос непростой. Хотя в реальности ничего жестокого в монашестве нет: люди приходят добровольно, движимые личными причинами, а право на спасение передается по наследству.
Паскаль хотел еще что-то уточнить, но в голове состава гулко завелся дизель.
Информация о монахах заставила кое о чем задуматься: вспомнились слова профессора, что кому-то право на спасение достается «на блюдечке», в то время как другие кладут на это жизнь. Тому, кем я был месяц назад, возможно, даже стало бы немного стыдно, но теперь я избавился от всяких рефлексий, особенно после того, как буквально прошел огонь и воду. Что там осталось? Медные трубы?
Паскаль вскочил на медленно двигавшийся состав, устроился на скамейке в задней части платформы и жестом велел мне доблестно следить за порядком в недолгое отсутствие хозяев. К слову, объект вполне обошелся бы и без такого охранника, как я, просто мне больше нечего было делать до поступления инструкций от старика.
Я нырнул в проем и опять потянул массивную дверь, как вдруг звук двигателя оборвался и издалека послышалась приглушенная ругань. Решив не открывать тяжеленную дверь вновь, я протиснулся в оставшуюся щель и осмотрелся. Поезд продвинулся на каких-то полсотни метров и, очевидно, заглох. Паскаль уже слез со своего так и не насиженного места и развел руками – мол, вот в каких условиях приходится работать. Мне не оставалось ничего другого, как опять отправиться к нему. Паскаль зашагал навстречу.
– Эх, жаль, что мы не курим, – сказал я. – Сейчас самое время подымить. А так хоть в носу ковыряйся.
Паскаль усмехнулся, но затем насторожился и приложил палец к губам:
– Слышал звук?
Да, я слышал какой-то противный скрежет, но списал его на работы по реанимации чахлого дизельного локомотива.
– Да нет, звук шел оттуда, – указал Паскаль мне за спину.
– А что там?
– Там ничего. И никого. Не должно быть…
