– А че они тут забыли? – Эта организация занималась чем-то связанным с детьми.
– Не знаю, пару часов поездите по детским приютам, подарки раздадите, и все. С меня печи, капельницы и две бутылки. Выручишь?
– Для тебя, родной Роман Михайлович, все что угодно. Печи – это круто!
– Тогда езжай к посольству. Там подхватишь посольского, и он скажет, куда рулить.
От посольства мы поехали к зоопарку. А там! А там была она, королева! У меня захватило дух, и женщина это заметила, улыбнулась и с легким акцентом спросила:
– Вы тоже член делегации русских?
– Член, но не делегации, – ляпнул я. Стыдно сказать, но я пожирал ее глазами.
– Гиана Монтенари, – протянула она руку.
– Итальяно? – «блеснул» я знанием итальянского, вместо того чтобы поздороваться. Я вообще потерял способность мыслить. И она это заметила.
– No. American. – Голос ее был волшебно-чарующим. По крайней мере, мне казалось тогда именно так. Я смотрел на нее и не мог насмотреться. А она купалась в моем обожании.
– Виктор. Глухов. Раша. – Я потел под ее взглядом.
Когда все закончилось, я отпустил водителя и помощников. А сам остался. Не хотелось мне расставаться с красавицей.
Она сама подошла ко мне.
– Мы можем где-нибудь посидеть и пообщаться, Раша, – передразнила она меня.
– Лучше ко мне. У меня есть водка, картошка в мундире, и я приготовлю салат из печени трески. – В общем, высокий штиль ухаживания вояки. Но это сработало. Я тоже чувствовал, что ее влекло ко мне.
– Картошка в мундире? – Ох уж эти глаза! Они прожигали меня насквозь. – А это что, русский мундир?
– Русский! – уверенно ответил я.
Сев в нарушение всех правил безопасности в такси, мы прибыли на квартиру, где жил мой товарищ, но сейчас он был в отпуске на родине, а ключи от квартиры были у меня, чтобы не жить в нашей гостинице. Как знал, что пригодится. Помыл картошку и под зачарованным взглядом американской итальянки положил в воду.
– А где мундир? – Она чуть голову не засунула в кастрюльку.
– Сверху картохи.
– Это же – harsh rind![2] – Она подняла голову и обиженно посмотрела на меня.
– По-русски это мундир. – Я подал ей рюмку водки. – За русский мундир!
– За русский мундир, Раша! – подняла американка свою рюмку.
Это ее «Раша» делало из меня желе. Я готов был растечься у ее ног и пребывать так вечность, чтобы только быть рядом. Вот… Не знаю, что за очарование в ней было. Прямо колдовство какое-то!
Мы выпили. Она глубоко стала дышать, хватая воздух.
– Хорошо! У меня огонь по рукам пошел, – сказала она. – Когда мундир сварится? Чем заесть?
– Мы после первой не закусываем. А мундир еще не готов.
Я взял гитару и тихонько запел. Спел одну песню. Выпили.
– Как там мундир? – не успокаивалась она.
– Не готов.
– Откуда знаешь? – Ее глаза уже блестели.
– Так твердая еще!
Пел я минут двадцать, потом, вспомнив, что обещал салат из печени трески, поставил варить яйца.
– Спой еще, – выпив следующую рюмку попросила она, и я спел.
Снова вспомнил о яйцах и попросил ее: посмотри, яйца должны уже быть готовы.
Она вышла, сразу вернулась.
– Не готовы. – И села.
– Откуда знаешь? – удивился я. И получил замечательный ответ:
– Так твердые еще!
Вспоминая прошлое, которое казалось уже таким далеким, словно это было в другой жизни, в другом перерождении, я усмехнулся. Как так бывает? Вот вроде счастье, вот оно, рядом, а не ухватить. Не твое, чужое.
– И все? – спросила Шиза.
– Нет, не все. Картошку мы не ели и салат тоже. Мы предавались любви до утра. Это было какое-то обоюдное помешательство. Ненасытность друг
