кронами деревьев поднимались шатровые крыши каких-то строений.
До острова я не добрался – вконец разругался с Плащом и проснулся.
– Юсуповский сад, – говорю я уверенно.
– Он самый, – подтверждает отец.
Дело происходит сейчас и наяву, однако кажется, что я вновь угодил в сновидение… По совету Горгоны крепко зажмурился на ленте транспортера, да и уснул невзначай.
Потому что сад выглядит совершенно неуместно для питерской Зоны. Зеленая трава, зеленые деревья, а вовсе не та мутировавшая растительность, что заполонила город после Прорыва.
Мы стоим на границе зеленого оазиса, и за спинами у нас привычный зонный пейзаж. Пузырятся поля «серой слизи», из окон Железнодорожного музея свисают языки «синего студня». А впереди зеленеет травка, цветут цветочки, птички щебечут… И это не фигура речи – из крон деревьев доносится реальный птичий щебет.
Птицы. В питерской Зоне. Ущипните меня кто-нибудь, а?
Вопрос, отчего это место назвали Раем, можно не задавать… Ответ очевиден. Но вообще-то мы сюда явились не прохлаждаться в райских кущах.
– Видишь что-то похожее на обитель? – спрашиваю отца, он уже приник к биноклю.
– Вижу… взгляни сам. – Протягивает мне бинокль. – Левее, левее… Разрыв деревьев, остров на озере… Видишь крыши?
– Думаешь, она, обитель?
– Сто пудов она… Я же в шушарской бывал, там крыши такие же, типовой проект.
Соображаю, что и мне эти шатровые крыши в псевдостаринном стиле знакомы… Ну, точно, именно их я видел во сне, когда отчего-то посчитал сад Кенсингтонским… Так я опознал это место во второй раз.
– Пойдем? – Киваю на остров. – Что мнемся у входа, как не родные…
– Давай я сам с ними разговор заведу? – предлагает отец на ходу. – Имею опыт общения с сектантской братией…
– Тогда уж с сестрией.
– А есть такое слово?
– Какая разни… Й-о-ох-х… что за…
Следующим шагом я должен был пересечь границу, опустить подошву на зеленую траву… Не пересек и не опустил. Врезался ногой в незримую преграду.
Короткое исследование убеждает, что перед нами стена – невидимая и непреодолимая. Тянется ровненько по границе Зоны и Рая. Могли бы сразу задуматься: отчего вся окружающая аномальная пакость не наползает, не захватывает зеленый оазис?
– Слышал я о чем-то похожем, – говорит отец. – Якобы изрядный кусок Петровского острова окружен таким же примерно куполом… Сам-то я не бывал, не видел…
– А я видел. Вернее, не видел, его не увидишь. Но врезался башкой так, что искры из глаз полетели.
– На Петровском?
– Да нет же, на Апрашке… Во время неудавшегося обмена и разговора с Плащом, я ведь тебе рассказывал.
– Извини, упустил тот момент. Столько информации свалилось разом… Значит, ты знаешь, как сквозь это проходить?
– В тот раз купол исчез сам собой… Но здешний едва ли исчезнет. Пойдем поищем ворота.
– Думаешь, они есть?
– Не знаю… Но ты можешь предложить другие варианты?
Других вариантов у отца нет, и мы движемся вдоль прозрачной стены – медленно, ощупывая ее в поисках прохода. Далеко не уходим, промежуток между Раем и «серой слизью» становится все меньше и совсем исчезает.
Возвращаемся, начинаем разведку в другом направлении. Здесь местность вдоль границы проходимая, мы без помех исследуем преграду на большом протяжении – вот и весь прибыток.
Прохода внутрь нет. Чего-нибудь, способного сойти за звонок или домофон, нет тоже. Здесь не ждут визитеров.
В конце концов, утомившись от бесплодного ощупывания барьера, я бросаю рюкзак на землю, опускаю на него автомат, присаживаюсь рядом. Хватит работать руками и ногами, пора включать голову.
Один неприятный факт я уже осознал: если нас не впустят, то рано или поздно мы прикончим все припасы и банально загнемся от голода… Юсуповский сад граничит с правым берегом Фонтанки, и считаются эти места абсолютно непроходимыми. Даже не просто считаются – отсюда реально никто и никогда не возвращался, не приносил весть об удивительном зеленом оазисе. Сталкерских троп вокруг много – самый центр города как-никак, – но все проходят стороной. Значит, и нам отсюда дороги не найти.
Нет, не так… Нам двоим не найти. Потому что я видел (не глазами, а временно обострившимся стараниями Шляпника аномальным «зрением»), как шли
