Элис с минуту смотрела на меня.
– Та самая Ширли Темпл? Актриса? Она научила твою бабушку печь торты? – спросила она.
Я кивнула:
– Она все время приходит к нам и печет их.
– Ширли Темпл приходит к тебе домой?
– Да. Она говорит, что у нас дома духовка лучше.
– Понимаю, – сказала Элис, кивая и дергая нитку у себя на рукаве. – У тебя, наверное, очень хорошая духовка.
– Ага, – улыбнулась я. – Ширли Темпл все время к нам приходит, чтобы печь торты в нашей духовке, а когда они с бабушкой испекут торт, то украшают его и втыкают в него свечки, а потом мы все садимся за стол и притворяемся, что у кого-то день рождения.
– Она часто к вам приходит, да? Чтобы печь торты? – спросила Элис.
– Постоянно, – заверила я. – Почти каждый день. Когда, конечно, не снимается в кино в Голливуде.
– Ну это понятно, – кивнула она. – Скажи, Хайди, а когда Ширли Темпл приходит печь торты с твоей бабушкой, она, наверное, танцует для вас чечетку? Или показывает танец, который разучивает для следующего фильма?
– Иногда, – сказала я. – Иногда и танцует.
– Что, прямо на кухне? – спросила Элис.
– В гостиной, – уточнила я.
– Она, наверное, еще и поет?
– Иногда и поет, – ответила я. – Когда она в настроении.
Элис рассмеялась. Затем она уставилась на свои колени и с минуту молчала. Я поняла, что что-то не так.
– Хайди, – наконец произнесла она. – Я тебе уже говорила, что я большая поклонница Ширли Темпл. Я, наверное, видела каждый ее фильм по десять раз, так что точно знаю, что она не снималась в кино со времен «Поцелуя для Корлисс», с конца сороковых. Сейчас она уже старенькая, ей почти восемьдесят. Она увлекается политикой – убежденный член Республиканской партии. Если она танцует чечетку у вас на кухне, то я – балерина.
Я что-то попыталась выдавить из себя, но только пошевелила губами, не издав ни звука. Теперь я все поняла. Элис с самого начала знала, что я выдумываю – и про танцы, и про пение, и про торты. Про все. И тем не менее она слушала и подначивала меня так же, как я вела себя с Зандером, поддакивая ему и кивая. Она побуждала меня продолжать, зная, что я не говорю ни слова правды.
Почему она это делала? Почему не сказала мне, что знает, что я вру? Может быть, потому же, почему я ничего не говорила Зандеру – ей было интереснее догадаться, что стояло за этой ложью. Но я лгала не потому, что не могла принять правду, как Зандер. Я не прятала правду. Если она так хотела ее знать, я могла сама ей все рассказать.
– У меня нет дня рождения, – тихо сказала я. – А у моей мамы глупый мозг, и я даже не знаю, есть ли у меня бабушка.
Элис ничего не ответила.
– Берни говорит, что мы с мамой словно свалились с неба, – добавила я.
– Мм… – кивнула Элис и смахнула с юбки кошачий волос, но не попросила меня рассказать поподробнее. Она был октябрьской Уилински. Ее бабушка носила одно с ней имя и научила ее своим секретам – ее, свою любимую внучку. Ей не нужно было знать правду обо мне. Ей это было неинтересно.
После этого разговора воздух вокруг и между нами стал тяжелым и душным. Элис читала журналы, каждый раз облизывая палец перед тем, как перевернуть страницу. Котята истошно пищали, но она не предложила мне взять их на руки. Когда мы наконец доехали до Солт-Лейк-Сити, Элис сунула журналы обратно в сумку, накрасила губы и причесалась.
– Ну, удачи тебе, Хайди, – сказала она, натягивая свой зеленый плащ.
Вчера, когда она села со мной рядом на станции в Рино в этом зеленом плаще, я подумала, что нашлась, но когда она вышла из автобуса, цокая языком, чтобы успокоить пищащих котят, я чувствовала себя потерянной, как никогда в жизни.
Глава 11. Хорошо
Я позвонила Берни из автомата на станции в Солт-Лейк-Сити, когда она как раз пила свой утренний кофе.
– Прости, что не позвонила тебе вчера ночью, Берни. Я проспала Лавлок, – сказала я.
– Я так и подумала, но все равно беспокоилась, – ответила она. – У тебя все хорошо?
Что мне было на это ответить? После того, что произошло с Элис, я хотела сказать Берни правду. Но если бы она узнала, что мне грустно и я скучаю по дому, она бы велела мне развернуться и ехать назад. Я не знала, смогу ли отказать ей и, к своему беспокойству, уже не помнила, зачем я вообще
