все пространство до их проклятой горы. Если бы норны послали подкрепление, мы бы заметили его задолго до приближения к башне. Еще чуть дальше, мой лорд.
Изгримнур оглянулся через плечо и посмотрел на всадников, медленно поднимавшихся по узкому проходу между скалами. Ближайшим был Слудиг, следовавший за ним, как верный пес. Чуть позади ехали скоггейцы Бриндура, люди Вигри из Элвритсхолла, а далее виднелись колонны пеших солдат. У него, по крайней мере, осталось две тысячи крепких воинов. Стоило ли вести такую небольшую армию в запретные земли норнов, надеясь выйти из них без больших потерь?
«Это не важно, – подумал Изгримнур. – Нужно расправиться со всеми фейри, чтобы потом они не угрожали нашим землям. Если удастся уничтожить их, это сделает потери достойными, сколько бы нас ни полегло». Он подумал о своей жене Гутрун, ожидавшей его не в Элвритсхолле, а дальше к югу – в опустошенном Хейхолте. Герцог знал, она сейчас ухаживала за ранеными мужчинами и женщинами, заботилась о них, а новые король и королева нуждались в ее советах и мудрости. По крайней мере, ей было чем отвлечь себя от мыслей о потерянном сыне. Сам же Изгримнур проводил без сна слишком много ночей под этим холодным звездным небом. Истерзанный душевной болью, он постоянно размышлял о разных комбинациях событий, которые позволили бы ему победить врагов без гибели его сына – прекрасного Изорна.
«Войны никогда не заканчиваются, – внезапно подумал он. – Они превращаются в истории, которые потом рассказывают детям. Они становятся причинами и следствиями даже для тех, кто не был рожден, когда начинались эти войны. Они никогда не заканчиваются. Люди – свирепая раса. За месть мы готовы отдать свои мимолетные жизни. Нет, не за месть. За справедливость. Неудивительно, что бессмертные боятся нас».
Крутая тропа, повторяя изгиб прохода, сворачивала в сторону. Когда они обогнули массивный утес, перед Изгримнуром открылся весь путь к вершине – к темнеющему небу и огромной стене, окружавшей земли норнов. Каменная преграда высотой в тридцать эллсов полностью перекрывала северную часть прохода Скогги. Она была сделана из чудовищно больших черных плит, уложенных друг на друга почти без зазоров. Казалось, что ее возвели какие-то гигантские каменотесы.
Дорога вела к середине преграды и упиралась в ворота, заваленные внушительными камнями. Над ними возвышалась башня, которая округло выдавалась из стены. На взгляд Изгримнура, она выглядела строго пропорциональной, но ее венец был самым странным из всех, которые он когда-либо видел. Вершину башни украшали три клювоподобных выступа: средний указывал вперед, два других располагались под углом в обе стороны, и каждый из них выпирал на десять локтей от края стены. Герцог подумал, что башня походила скорее на какое-то огромное оружие, чем на обычное здание, – на боевую булаву для гиганта ростом с небо.
– Благая Элисия! – прошептал он. – Мать милосердия!
Слудиг, скачущий позади Изгримнура, натянул поводья. На его лице появилась кислая гримаса, словно он, укусив яблоко, обнаружил там половину извивавшегося червяка.
– Какое злое место!
Другой голос сказал:
– Зло содержится в поступках смертных… и бессмертных. А любое место остается просто местом.
Аямину, женщина-ситха, подъехала к ним на своем грациозном скакуне. Ее конь, несмотря на кажущуюся хрупкость, не имел проблем ни с холодом, ни с крутыми подъемами. По выносливости и силе он превосходил риммерских жеребцов, выращенных в холодных северных краях.
– Когда-то это был кусок земли, ничем не отличавшийся от других территорий.
– Эта мерзость имеет название? – спросил Изгримнур.
– Мерзость?
Она сделала один из редких демонстративных жестов, который у ситхов означал пожатие плечами.
– Перед нами возвышается Башня Трех Воронов. Конечно, вы видите эти клювы. Они позволяют защитникам лить горящую смолу, сбрасывать камни и другие неприятные предметы на каждого, кто попытается взять стену приступом.
За ту неделю, которую они провели в погоне за норнами, Изгримнур так и не изменил своего отношения к компании женщины-ситхи. По его личному мнению, все встреченные им ситхи были непонятными созданиями: они не шли ни на какие договоренности и раздражали своим безразличием к сородичам- убийцам. Но если бессмертные Джирики и Адиту нервировали герцога, а их мать Ликимея почти доводила его до бешенства, то Аямину делала эту троицу приятным милым обществом. Сопровождая его армию, она иногда предоставляла важную и полезную информацию, однако большую часть времени вообще не интересовалась поступками смертных. Ситху не заботило, сколько их погибло; совершенно не волновало, настигнут ли они норнов – врагов, которые принесли ее народу так же много бед, как и сородичам Изгримнура. Герцог часто думал, что она была шпионкой в его свите, но люди, которых он приставил наблюдать за ней, не находили доказательств ее возможных вероломных действий.
– Как вы думаете, – спросил он у Аямину, – норны закрепились в башне? Или они без оглядки помчались к Пику Бурь?
– Они будут охранять проход, – ответила женщина-ситха. – У них нет другого выбора. Кстати, посмотрите на стену с правой стороны башни. Вы не видите ничего странного?
Изгримнур прищурил глаза, но в наступавших сумерках ему не удалось заметить чего-то необычного на затемненной поверхности высокой стены.
