– Хорошо, я запомню.
Питон оглядел его с ног до головы. Артем прищурился, внутренне напрягся. Ему даже показалось, что сейчас изо рта силача вырвется трепещущий раздвоенный язык. Питон закончил осмотр. Потом кивнул:
– Ладно, иди гримируйся.
– Чего?
Артем в первую секунду не понял, что это означает. В следующую секунду у него пересохло в глотке, ладони вспотели. Он будет выступать?! Мир покачнулся, поплыл в звоне.
Колени ослабели. Голоса нет. Все валится из рук.
Как тут выступать?!
Боязнь сцены. Артему показалось, что стены отдалились и пытаются кружиться.
– Но… как же…
Его первый выход. Не может быть. Не мо…
– С Дворкиным?
Питон равнодушно повернул голову.
– Дворкина не будет, выйдешь соло.
– Соло? – Артем не мог поверить ушам. В устах Питона это звучало так обыденно, что казалось изощренной издевкой. – Но я… Это же отдельный номер!
– Ты справишься. Или не справишься. Мне, в общем-то, по барабану. У тебя десять минут. Готовься.
Оглушенный, Артем вернулся в палатку, служившую циркачам гримерной. Тут было битком народу, шум, толкотня, разговоры. Артем с трудом протолкался в угол, на место Дворкина, сел перед крошечным зеркалом. Из мутного отражения на Артема взирал «юноша бледный со взором горящим». Вернее, белый как полотно, испуганный мальчишка.
«Клоуном? Соло? Да Питон с ума сошел!»
Он протер лицо клочком ваты, начал быстро накладывать основу для грима. Руки дрожали.
Артема подташнивало. Он с усилием проглотил комок, подкативший к горлу. Голова немного кружилась.
Готовый, полностью загримированный и одетый, он встал у выхода из палатки. Проверил реквизит. Вспомнил и вернулся за мячиками. Привычное ощущение в ладонях немного успокоило его, но сердце продолжало стучать. Бу-бу-бу-бух. Бу-бу-бу-бух. Нестерпимо захотелось в туалет. Артем вздохнул, выпрямился. Это просто нервы. Это ничего, это нормально. Сейчас номер закончится, и будет его выход. Он попытался мысленно представить, что в номере следует зачем, и понял, что не может вспомнить ничего. Пустота.
– Ну что, Мимино? – раздался голос. – Готов?
Артем повернул голову. Над ним возвышался Питон.
– Готов, – огрызнулся Артем. – И не называй меня Мимино.
Питон усмехнулся. Под его тяжелым тусклым взглядом Артем замер.
– Ну-ну. Хорошо, не-Мимино. Вперед!
Артем помедлил. Глубоко вдохнул. И – сделал шаг. Затем другой. Огромные башмаки вдруг сделали его походку нелепо утиной, клоунской. Артем вдруг почувствовал прилив энергии, словно ему вкатили заряд от пяти-шести банок с электрическими угрями.
– А вот и я! – закричал он странно высоким голосом. – Вот и я! О, прекраснейшая публика! Как я счастлив… бесконечно, безмерно счастлив быть здесь!
Артем выскочил в круг света, и арена поглотила его, словно бездна…
Питон с Акопычем сидели в палатке, силач смотрел на выступление новичка сквозь тонкую щель. При звуках этого голоса («Прекр-раснейшая публика!») он поморщился. Отвернулся.
Старик Акопыч пожал плечами. Он сидел на сундуке фокусника и делал вид, что разглядывает что-то наверху, под самым куполом палатки.
– Пережимает? – сказал, наконец, Питон. Но в щель заглядывать не стал.
– Пережимает, – кивнул Акопыч.
– Клоуну позволено «плюсовать».
– Позволено, да.
– Но не так.
Акопыч пожал плечами, чтобы не отвечать.
Еще помолчали. На арене новенький продолжал выступление. Аплодисменты – какие-то не такие. Смех. Тоже какой-то… непривычный. Словно вполголоса.
