Спать я поздно ложусь. В ночь с пятого на шестое, за сутки до планируемого христианского подвига, пришло письмо на емейл. Вместо имени и темы – сплошные вопросительные знаки. Я еще удивился – почему его в спам не сбросило и, не открывая, поставил флажок и цвакнул «удалить». Вместо этого оно открылось. Хотел было нажать повторно, но уже не мог не заметить текста, тем более, что написан был красным шрифтом.
«До 14 января выбери знакомого, которого считаешь самым хорошим человеком из окружения, встреться с ним и передай, что он должен на две недели поступить к НАМ в услужение. Имеешь право пригрозить необратимыми последствиями в случае его отказа, в том числе разного рода потерями. Если выберешь не самого достойного из знакомых, или не успеешь до окончания срока контракта, или твой кандидат откажется – твой контракт считается невыполненным. Членов семьи выбирать нельзя. Посторонние, включая членов твоей семьи, не должны ничего знать ни о контрактах, ни о нас. Иначе умрешь. Церкви избегать».
Ничего больше. Ни подписи, ни обратного адреса. Удалять письмо не пришлось, как только закрыл – оно исчезло. И ни в корзине, ни в спаме, ни, тем более, во входящих я его не нашел.
Я сидел, глядя невидящим взглядом на монитор, и слушал, как гулко бухает сердце… Наверное, долго так просидел. Сначала пытался не поверить. Убедить себя, что показалось, померещилось – вон даже письма нигде нету. Не получилось. Стал размышлять над вариантом не реагировать. Ничего не делать, а тупо ждать, что будет дальше. Собака исчезнет. Отвратительно. Грег – он классный. Такой пес, которого невозможно не любить – ласков, но не подхалим, смел, но первым в драку не полезет, умен и добродушен… И глаза голубые, как две капельки неба. Гавр его обожает, Танька тоже… Сколько раз он их на санях катал, как я любил бороться с ним в снегу… Ничего этого больше не будет… Не будет Грега. Просто там, где было его место в нашей семье, появится пустота.
Мне хотелось плакать, но я давно этого не делал, наверное, разучился. Поэтому просто сидел и тер глаза.
Грег уйдет из нашей жизни – это горе. Но никто не сказал, что только он… Стас сказал: «Потери». А если исчезнет Гавр? От этой мысли меня бросило в озноб. Нет. Я соглашусь. Я сделаю все, что они хотят… Но… Почему я??
Да теперь уже знаю почему! Проклятый шоуменишка, когда к нему пришли с таким же контрактом, решил, что я самый хороший человек из его знакомых. Уж не знаю, почему я заслужил такую честь… Разве что тем, что понтов у меня поменьше, чем у его столичного окружения, – ну, так это просто объясняется: я же не москвич и не звезда! Правда, думается, что и будь я звездой московской, все равно на понты не разменивался бы, но кто знает… Вот и приперся Стасик специально в Нижний Новгород, чтобы меня перехватить. Как-то выведал ведь, что я собираюсь у Лорки Новый год встречать. Гостиницу, наверное, снял на два дня – ждал, когда я проникнусь ужасом. Проникся. Ничего не скажу – хорошо сработал Стас. Теперь и мне придется продать черту душу, или как там это называется у верующих? Теперь и мне придется прислуживать Сатане.
Я вышел в гостиную. Мы живем в трехкомнатной квартире, что досталась в наследство от моей матери. Гостиная, наша с Ольгой спальня – она же кабинет – и детская. Когда я выключил компьютер и вышел в гостиную, было уже полпервого ночи. Ольга скумарилась на диване перед теликом. Гавр в детской тоже давно массу топил. Грег, не поднимая головы, проводил меня умным взглядом – казалось, он все знает. Я прошел к кухонной стойке и налил полстакана виски. Выпил залпом, но повторять не стал – видимо, ровно столько и нужно было, чтобы разом превратить треволнения в липкую сонливость…
– Слушай, классно придумал! Это же тема для фельетона или очерка… Типа – сатанисты среди нас! Прямо Стивен Кинг какой- то… – Димка Шапошников лопал с удовольствием, а все сказанное не только не уменьшило аппетита, но даже будто бы подхлестнуло. Конечно, он думал, что я прикалываюсь. Если бы…
Мы сидели в кафе неподалеку от редакции газеты, в которой Димка работает. Мне он всегда казался симпатичным и открытым малым. Статьи писал талантливые, едкие, я читывал их частенько. Он всегда мог занять денег, если сам перехватывал – отдавал день в день, жену с детьми – у него три девчонки – обожал больше жизни. Мы с ним подружились на профессиональной ниве – он тексты таскал на радио, которые я ужимал до форматных, а потом озвучивал в эфире. Как правило, рекламировал газету его. Взамен, бартером мы тискали у них рекламу радио. Димка был среднего роста, с приятным, но слишком взрослым лицом. Это не значит, что выглядел старше – просто некоторые люди с детства выглядят взрослыми, будто бы черты лица у них прорисованы четче, оттого и кажутся старше. И волосы у него белые, но не седые.
– Дим, в том-то и дело, что не шучу… Я бы рад, но это действительно так… Если бы ты знал, как больно мне говорить об этом.
Наконец он перестал есть и уставился на меня. Глоток дался ему тяжело.
– В смысле не шутишь? Ты хочешь сказать, что… Ты угрожаешь мне? – он спросил это так беззащитно, что волна стыда накрыла меня с головой. Наверное, в тот момент я густо покраснел.
– Не я, Дим… Не я угрожаю… Они… – и невнятно махнул в сторону.
«Хорош же, – подумалось, – я не я, и хата не моя… «Они» виноваты, видите ли, я тут ни при чем…»
– Да кто они? Ты можешь понятно объяснить… – он отодвинул тарелку с недоеденным вторым и взял салфетку.
– Темные… – понимая, что хожу по тонкой грани, я все-таки решился указать на реальных виновных. И хотя не забыл о том, что посторонние не должны ничего знать, успокаивал себя тем, что Димка уже не посторонний. В конце концов, Стас же упомянул про них, ему же сошло с рук! Хотя… Откуда я знаю, что сошло? Может, он сейчас в Москве-реке рыб кормит. В пассивном смысле этого глагола. От всех этих мыслей становилось еще отвратительнее и больше
