юродскую кухню у паперти возле Землицына храма.
Проша, изо всей силы втягивая носом воздух, совался отчаянно всем под ноги, лишь бы не упустить страшный запах, что шел от синеглазого мануса.
«Так вот кто спас меня! – думал Прошка, от волнения тихо рыча. – Вот кто из лап Цветноглазой вытащил. Ила-арий!»
За громкий лай получил Проха снова сапогом да еще раз – камнем от мальчишки – торговца пирогами. Походя Проходимец кусанул поганца за тонкую грязную щиколотку, торчащую над большими рваными лапотками, и помчался дальше – туда, откуда доносился слабый дух погибели.
Да, видно, не в ту сторону пошел по следу, в обратную. Не нагнал молодого мага в черном плаще с лисами на гербах, вышел к высокому терему, к затворенной двери черного крыльца. Видно, отсюда пришел маг на площадь. Даже запах страшный еще остался, хоть и едва уловимый.
Проха втянул раз или два носом воздух и в отчаянии шлепнулся на влажную землю, до каменной твердости вытоптанную девками, что ходили через заднюю дверь на реку за водой для умывания да за стиркой.
Вот и сейчас отворилась дверь, и выскользнула на двор тоненькая фигурка в черном. Громыхнуло пустое ведро.
Проха вскочил с визгом и лаем и завертелся, запрыгал, отчаянно молотя хвостом воздух.
Хозяйка сперва прянула в сторону, а потом прижала гончака к себе, обняла, поцеловала в самую морду. И не удержался Проха, облизал ей и руки, и лицо, жадно ловя языком слезы, как в тот день, когда из Землицыных ладоней вытащил.
– Помолчи, Прошка, – проговорила она ласково. – Как исхудал. Злая, видно, у тебя зима была, пока я тут у Владислава Чернского отъедалась, отлеживалась. Прости меня, Проша.
«Хозя-айка!» – прыгало солнечным зайцем в груди у пса.
– Ты с ним пришел? С Иларием? – спросила Агнешка испуганно.
«Хозя-айка! Ила-арий! – вопило все в душе у Прохи. – Все тут, все рядом. Пусть в чужой земле, а встретились. Стоило бока волку подставить, чтоб так все повернулось. А то, верно, блуждал бы еще, искал, а тут… Хозяйка! Иларий!»
– Ты не выдавай меня ему, – попросила она тихо. – Иди, иди, Проша, а то ведь он искать тебя будет.
Девушка слабо оттолкнула пса, но не удержалась, припала к его шее, заплакала.
– Эй, Ханна! Ханна! Постой! Погоди!
Агнешка вскинулась и, загородив рукавом лицо, юркнула обратно в двери, бросив ведро. Щелкнула с той стороны задвижка.
Бородатый возчик Славко подбежал, тяжело громыхая сапогами. Был он так грозен на вид, что Проха прижался к земле, готовясь к побоям, но возчик остановился, присел и потрепал пса по загривку, приговаривая:
– Молодец, паршивец, привел. Думала, скроется, а нет, отыскалась. Под самым носом у Владислава Чернца сидит, как сова в ельнике. То-то я смотрю, манус этот бяломястовский на базаре крутится. Сразу понял – на след напал молодчик, да только я пошустрее его буду, а, паршивец?
Бородач усмехнулся, осторожно постучал в дверь костяшками пальцев. Подождал, послушал, постучал снова.
Задвижка лязгнула вновь, высунулось в дверь круглое девичье личико, упала с плеча девки длинная коса.
– Чего тебе? Не звал Владислав Радомирович. Если соберется в дорогу, кликнет.
Бородач смутился, словно не ждал, что по его кафтану, по большим сапожищам распознают в нем возницу.
– Мне бы, это, Ханну повидать, – пробормотал он глухо.
– Ханну? – перепросила девка обеспокоенно. – Захворал, что ль, кто?
– Отчего ты думаешь, что захворал? – впился в лицо девчонке взглядом возчик.
– Да оттого, что ты, батюшка, к лекарке пришел, да притом ко княжеской. Значит, дело плохо. А коли не заболел… – Девчонка потянула на себя дверь, да возчик не дал затворить, положил лапищу на пухлую девичью ручку.
– Не сердись, пособи. Жена рожает, да который час уж не разродится.
Девчонка поджала губы и, бросив ему, чтоб ждал на крыльце, пошла в дом. Бородатый, выждав немного, двинулся осторожно за ней, а за ним – кляня себя за собачье любопытство – юркнул Прошка.
– Ну уж потолкуем мы с тобой, княжеская лекарка Ханна, – посулил в полутьме бородач. Нехороший голос у него был. Как раньше, в лесу, когда почитал себя бородатый возчик едва ли не всему лесному городу хозяином.
«Хозяйка! Спасать надо! Бежать!» – вспыхнуло в голове у пса, и он, засучив со стуком когтями по полу, рванул, едва не свалив бородача, вперед за девкой. Ударился тощим боком о стену, напомнили о себе болью еще не зажившие раны. Отыскать хозяйку первому, спасти, защитить! То-то она плакала. Несладко ей тут, в чужом доме.
Проходимец метнулся в один переход, угодил в тупик, в какую-то кладовую, рванул в другой. И вновь налетел на препятствие. Его ли вина, что весь песий мир на уровне хозяйских сапог – опять врезался Проха в чьи-то ноги.
Ахнула хозяйка, зажала ручкой рот, заплакала снова.
– Это только собака. Не бойся, – сказал тот, кто стоял рядом с нею. В свете из небольшого оконца увидел Проходимец только половину его лица, грозно
