сошедшиеся брови, прямой нос, горящий гневом грозовой взгляд. Страшный, гордый человек! Властитель Чернский!
– Не молчи, Ханна. Он это был? Тот, кто над тобой покуражился?
Хозяйка замотала головой. То ли нет, то ли да, не разберешь.
– Постой-ка, – склонился князь к Прохе, взял пальцами снизу за морду, повертел, разглядывая, заставил пса поворотиться, показав тощие бока. – Хоть и худ, и порван, а все равно хорош. Знаю я эту псину. И хозяина ее знаю, и если он тебя обидел, то забуду, что задолжал ему – собственной рукой клеймо поставлю.
– Нет, – всхлипнула хозяйка. – Мой это пес. Мой. Потому и за возом тогда увязался, его-то чужой личиной не обманешь.
– Твой-то твой, а сейчас другого на двор привел…
Громыхнули большие сапоги. Вот-вот выйдет из-за угла возчик Славко. Князь провел над хозяйкой белой холеной рукой и тихо шепнул: «Невидима».
– Не берет меня сила, Владислав Радомирович, – проговорила хозяйка тихо.
– Тебя не берет, а ему глаза отведет.
Он крепко схватил за шиворот Проху. Пес уперся лапами в выскобленный добела ретивыми девками пол, да только из такой-то железной хватки разве вырвешься?
– Ну, здравствуй, Борислав Мировидович, говорят, жена у тебя рожает, Ханну зовешь на повой.
Бородач уж понял, что зря не в свою нору забрался. Посмотрел виновато из-под косматых бровей на господина. Опустился перед ним на одно колено, потянулся поцеловать край одежды, но князь отступил, не позволил коснуться.
«Вот ведь шкура человечья, – подумал Проходимка, – видно по глазам гордеца, что гнев его так и душит, ярость глаза застилает, а на лице хоть бы складочка».
– Позволь, княже… – начал возчик.
– Да не знаю, позволить ли. Уж не лгун ли ты, Борислав Мировидович. Последний раз видел я вчера твою супружницу, и уж очень она сокрушалась, что жив ты, что из дому ее выгнал. Сказал я ей, что ты в своем праве, а если еще вспомнить, сколько она за твои руки золотом не за дни – за годы получила, так при хорошей памяти и ручку свою белую на Страстной стене недолго увидеть. Отъелась и правда на моих-то подачках твоя благоверная, да только едва ли была на сносях, а тут нате, который час не разродится.
– Прости, Владислав Радомирович, ветер попутал. Мне бы Ханну повидать. На одно слово.
Словно почуял что, глянул бородач в угол, куда забилась хозяйка, и Проха задергался в руках князя, рванулся к ней. Возчик поднялся, хотел шагнуть к собаке.
– Какое это слово у тебя к моей лекарке? Из дому и ненадолго не пущу. Княгиня вот-вот разродится. Мне скажи, а я передам.
Бородач засопел. Князь толкнул к нему Прошку, так, что тот упал. Плохо еще слушались слабые лапы.
– Бери псину свою и уходи, Славко. Долг мой тебе от этого дня выплачен сполна. Но если еще раз увижу тебя рядом с теремом моим, рядом с Ханной…
Голос князя, становившийся все тише и глуше, превратился в утробный рык. Проха рванулся в угол и припал к ногам Агнешки. Она попыталась его оттолкнуть, да не тут-то было. Заскучал Проха так люто, что, казалось, прирос.
– Не он это, – не выдержала хозяйка. Шепнула едва слышно, но бородач услышал, закрутил головой.
Услышал и князь. Гнев все еще клокотал в нем, но уже не было во взгляде угрозы.
– Не моя это собака. Стряпухи… то есть, лекарки этой, Ханны. Не погуби, Владислав Радомирович! Дай с ней перевидеться. Сказал манус один, что она ему руки вылечила, силу вернула. Если может она силу возвращать, так я все ей отдам, до смерти служить буду как холоп, только пусть попробует, пусть вернет хоть толику, хоть каплю. Столько лет руки словно мертвые! И сам я словно и не жив. А тот, кому жить охота, за всякую соломинку хватается…
Услышав о манусе и его исцеленных руках, Агнешка стала белее полотна, не удержалась, оперлась на стену плечом. Князь бросил на нее тяжелый взгляд, который лекарка все-таки, хоть и с трудом, выдержала.
– Опять лжешь, манус Славко, – проговорил Чернский хозяин с нехорошей полуулыбкой. – Верно, будь в Срединных землях манус, которому удалось после встречи с радугой силу вернуть, уж все бы о нем болтали. Знал бы я…
Бородач осенил себя Землицыным знаком и снова повалился на колени.
– А ну-тка глянь-ка мне в глаза, манус Борислав, – приказал князь глубоким властным голосом. – Прямо глянь, как господину своему.
Проха шкурой почувствовал, как все переменилось. Словно ветер пролетел между князем и бородачом. Взгляд возчика заволокло туманом, а князь, напротив, впился тому в лицо ясным взглядом, словно коршун.
– А тем, кому разговор наш не надобен, – проговорил он, не спуская взора с бородача, – повелеваю прочь пойти, да только не вздумает пусть этот человек бегать. Поздно бежать.
Проха почувствовал на затылке ледяную от страха руку хозяйки. Агнешка схватила его за ошейник и поволокла прочь по переходу так скоро, что Проха
