беспокойно поглядывая на окна.
Я ни о чем не думала, пока не оказалась в безопасности в маминой машине. Ни на миг не остановилась, пока не плюхнулась на переднее сиденье и не отгородилась закрытой дверцей от школы и ученического совета.
– Поехали, – сказала я маме. – Поехали домой.
– Что случилось? – спросила она. – Что происходит? Что там случилось, Валери?
– Собрание закончилось, – закрыла я глаза. – Едем уже наконец.
– Но почему из школы выбежала та девушка? Господи, Валери, почему она бежит?
Я открыла глаза и посмотрела в окно. К машине неслась Джессика.
– Едем! – закричала я. – Мам, едем!
Мама так газанула, что взвизгнули шины. Мы вылетели с парковки. Джессика в зеркале заднего вида становилась все меньше и меньше. Стоя на тротуаре, где всего лишь мгновение назад находилось мое окно, она тоже смотрела, как мы становимся меньше.
– Боже, Валери, что случилось? Что-нибудь случилось? О боже, пожалуйста, скажи, что ничего не случилось. Я не выдержу, если случится что-нибудь еще.
Я не ответила. И только почувствовав влагу на подбородке и смахнув ее ладонью, поняла, что ответить мне мешают рыдания.
Через несколько минут мы въехали на подъездную дорожку дома. Когда мама остановилась, чтобы поднять гаражную дверь, я выскочила из машины, поднырнула под дверь и бросилась через гараж в дом. Где-то на середине лестницы я услышала мамины крики в кухне:
– Доктора Хилера, будьте добры! Да, это срочно, черт вас побери!
После собрания ученического совета мама заставила секретаршу доктора Хилера впихнуть нас в его график.
– Твоя мама сказала, что с собрания ты вышла расстроенной, Вал, – сказал доктор Хилер.
Я еще даже сесть на диван не успела. И мне послышались в его голосе нотки раздражения. Может, из-за меня ему придется задержаться на работе, а его жене – поддерживать ужин горячим в духовке. И его детишки будут сидеть у камина, ожидая, когда папа придет и поиграет с ними в ковбоев или индейцев. Именно такой мне всегда представляется личная жизнь доктора Хилера – как из пятидесятых, покиношному идеальной, с терпеливой и любящей семьей и отсутствием личных проблем.
– Да, – кивнула я, – но ничего критичного не произошло.
– Ты уверена? Твоя мама сказала, за тобой кто-то бежал. Что-то случилось?
Я задумалась. Мне сказать ему: «Да, случилось»? Сказать, что я прилюдно предала Ника? Что мне наконец-то вдолбили в голову: Ник – плохой. Сказать ему, что я чувствую себя чертовски виноватой? Что я поддалась давлению популярных ребят и теперь мне стыдно за это?
– Ой, да я выронила калькулятор и не заметила этого, – по возможности беззаботно ответила я. – Джессика хотела вернуть его мне. Заберу его завтра на первом уроке. Делов-то. Мама просто параноит.
Судя по наклону головы доктора Хилера, он на это не купился.
– Калькулятор?
Я кивнула.
– И плакала ты из-за него. Из-за калькулятора…
Я опустила взгляд, кивнула и закусила подрагивающую губу.
– Должно быть, это очень хороший калькулятор, – протянул доктор Хилер. – Должно быть, это необыкновенный калькулятор.
Не дождавшись от меня ответа, он неспешно продолжал тихим и успокаивающим тоном:
– Уверен, ты сильно сожалеешь о том, что выронила свой калькулятор. Может, даже чувствуешь, что должна была лучше заботиться о нем.
