замечала.
– Возможно, – согласился доктор Хилер. – И у тебя были причины злиться.
Я снова вскочила.
– Вы понимаете? Я не в шутку вела Список. Не от нечего делать. – Я отвернулась и посмотрела в окно. Машины на стоянке окутывал туман. – Во всяком случае не для показухи, – продолжила я, глядя на капельки воды на капотах автомобилей.
– Понимаю. Но ты научилась делать сальто-мортале назад?
– Еще нет.
– Правда? А я научился.
– Не-а. Вы обманываете.
– И мне это хорошо удается, – улыбнулся он. – Я горжусь тобой, Вал. И это не ложь.
Мы, как всегда, склонились над шахматной доской. И как всегда, он меня обыграл.
– Знаю, ты не хочешь, чтобы я сильно радовалась этому, – сказала миссис Тейт. На столе перед ней лежал недоеденный пончик. От чашки кофе поднимался пар. Кабинет миссис Тейт сегодня утром благоухал приятными ароматами. Такими запахами должно сопровождаться пробуждение – насыщенными, душистыми, успокаивающими. – Но я ничего не могу с собой поделать. Это просто потрясающие новости.
– Это не новости, – сонно отозвалась я с кресла, стоящего напротив ее стола. – Мне понадобятся эти каталоги. Позже.
– Конечно же! – радостно кивнула миссис Тейт. – Конечно же, позже! Кому тебя винить? Позже – прекрасное время. Насколько позже?
– Не знаю, – пожала я плечами. – Мне нужно время на размышление. Но вы правы, университет раньше всегда входил в мои планы и случившееся не должно их менять.
Теперь я точно знала, кем никогда не являлась, и решительно настроилась вспомнить себя такой, какой была. И стать ею снова.
Миссис Тейт открыла шкафчик для документов и достала несколько толстых каталогов.
– Не могу передать тебе, Валери, как я счастлива слышать это и как я тобой горда. – Она ослепительно улыбнулась. – Держи. Тут есть из чего выбирать. Не забывай, что можешь обращаться ко мне с любыми вопросами. Вдруг тебе потребуется помощь в выборе университета.
Она протянула мне каталоги, и я приняла их. Какие тяжелые! Но это приятная тяжесть. Она куда приятнее тяжести прошлого.
Признаюсь, телекамеры слегка нервировали меня. Их было так много! Мы ожидали телевизионщиков – по правде говоря, даже надеялись на их присутствие, – но в таком количестве? Горло пересохло и саднило при разговоре.
Май выдался жарким, и мантия липла к ногам, когда дул ветерок. Церемония вручения дипломов, как обычно, проходила на улице – на обширном газоне с восточной стороны школы. «Когда-нибудь, – пугала нас администрация, – церемонию перенесут в большой актовый зал, способный вместить всех и укрыть от непредсказуемой погоды Среднего Запада». Но не сегодня. Сегодня мы следовали традиции. Наш злосчастный выпуск 2009 года не решились этого лишить. Нам традиции нравились.
Родители заняли места сбоку, почти в самом конце рядов, Фрэнки – между ними.
Мама сидела с мрачным лицом и постоянно бросала враждебные взгляды на телеоператоров. Я почувствовала прилив благодарности к ней. За весь год мама не подпустила ко мне ни одного журналиста и ни одной телекамеры. Единственный репортер, с которым я говорила, – Анджела Дэш. И то по собственному желанию. Осознание было сродни шоку: несмотря на все свои обвинения и недоверие ко мне, мама не только защищала мир от меня, но и защищала меня от мира. Какие бы чувства ни терзали ее, под ними всегда теплилась любовь.
Папа выглядел несчастным, сидя между мамой и Брили, но каждый раз как наши взгляды встречались, на его лице мелькало облегчение. Непритворное облегчение. Я видела в его глазах надежду и ясно понимала: что бы мы ни наговорили друг другу за этот год, в конце концов мы друг друга простим. Даже если никогда не забудем сказанного. Нам всего лишь нужно для этого время.
Брили изредка наклонялась к папе и шептала ему что-то на ухо. Он улыбался в ответ. Здорово, что у него есть чему улыбнуться. Жаль, Мэл с мамой не пришел. С ним бы и она улыбалась.
Фрэнки сидел со скучающим видом – притворным, скорее всего. В следующем году уже не я, а он будет ходить по коридорам «Гарвина», убегать от бдительного мистера Энгерсона и торчать в кабинете миссис Тейт. Уверена, у брата все будет хорошо. Несмотря на произошедшее.
Доктор Хилер тоже пришел. Он сидел за мамой и папой, обнимая жену. Я представляла ее совершенно другой. Настоящая, она не отличалась ни красотой, ни шармом. Ее лицо не выражало ни бесконечного великодушия Мадонны, ни милосердной доброты. Она часто поглядывала на часы, щурилась на
