– Со всеми так, – сказала я. – А фотография даже не имеет ценности. Просто картинка. По ней никто не поймет, где сейчас твой отец.
– Она даст им время и место. Ты права: отца не найдут. Зато спросят меня, почему я не передал им снимок. И никогда не поверят мне, потому что хорошего оправдания у меня нет. Просто я не хочу разбираться с одноклассниками, пока его судят. И не хочу, чтобы с этим столкнулся Ноа. Я хочу… чтобы все осталось, как прежде. И «отец в бегах» к этому ближе, чем «отец в тюрьме». Он не сказал мне, что уходит. Но если бы сказал, я бы его не остановил.
– Даже если бы мы отдали фотографию, арестовывать тебя, похоже, никто не собирается.
Дэвис вдруг поднялся и зашагал через поле. Я услышала, как он сказал сам себе:
– Полностью решаемая проблема.
Дэвис привел меня к коттеджу, и мы вошли. Это был охотничий домик, отделанный деревом, с высокими потолками и головами животных на стенах. Перед огромным камином стоял клетчатый, туго набитый диван, а по бокам от него – такие же кресла.
Возле бара Дэвис открыл шкафчик, висевший над раковиной, вытащил оттуда коробку с овсяными колечками и стал высыпать ее содержимое. Несколько колечек упали в раковину, а за ними вывалилась пачка банкнот, скрепленная бумажной лентой. Я шагнула ближе и увидела, что на ней написано «10 000». Верилось с трудом, ведь пачка была такая маленькая – самое большее, четверть дюйма толщиной. Из коробки вывалилась вторая пачка, а за ней – третья. Дэвис достал с полки коробку с пшеничными подушечками и повторил процедуру.
– Что… что ты делаешь?
Он схватил третью коробку.
– Отец всюду сует эти пачки. На днях я нашел одну в гостиной. Он прячет деньги, как алкоголик – бутылки с водкой.
Дэвис отряхивал пачки от сахарной пудры и складывал возле раковины, потом схватил их все. Стопка уместилась в одной руке.
– Сто тысяч долларов, – сказал он, протянув ее мне.
– Нет, Дэвис. Я не могу…
– Аза, полиция во время обыска нашла два миллиона, и я уверен, что это даже не половина. Куда бы я ни заглянул, я нахожу денежные пачки, понимаешь? Не хочу выражаться слишком сложно, но для моего отца – это просто погрешность округления. Вот награда за то, что ты не скажешь полицейским о фотографии. Тебе позвонит наш адвокат, Саймон Моррис. Он славный, только немного юрист.
– Я не пытаюсь…
– Но откуда мне знать? Пожалуйста, просто… если ты мне еще позвонишь или напишешь, я буду уверен, что не из-за денег. И ты тоже. Такое приятно знать, даже если мы больше не увидимся.
Дэвис подошел к шкафу, сунул деньги в синюю матерчатую сумку и протянул мне.
Он сейчас выглядел как мальчишка – со слезами в карих глазах, испуганным, усталым лицом – словно ребенок, проснувшийся от кошмара. Я взяла сумку и сказала:
– Я позвоню.
– Посмотрим.
Я спокойно вышла из коттеджа, но потом побежала через поле, мимо бассейна, прямо в дом. Взлетела вверх по лестнице и прошла по коридору, пока из-за одной двери не послышался голос моей подруги. Я заглянула в комнату. Дейзи и Майкл лежали на огромной кровати с пологом и целовались.
– Хм, – кашлянула я.
– А можно нам немного побыть наедине? – отозвалась Дейзи.
Я закрыла дверь, пробормотав:
– Да, но вы не у себя дома.
И куда теперь идти? Я вернулась на первый этаж. Ноа по-прежнему сидел на диване и смотрел телевизор. В свои тринадцать он до сих пор надевал на ночь пижаму, похожую на костюм Капитана Америки. На коленях у него стояла миска с овсяными колечками. Ноа зачерпнул пригоршню.
– Привет, – сказал он с набитым ртом.
Волосы мальчик давно не мыл, они липли ко лбу. Вблизи было видно, какой он бледный и худой.
– Как у тебя дела? – спросила я.
– Просто блеск, лучше не бывает. – Он прожевал и добавил: – Ну что, раскопала что-нибудь?
– В смысле?
– Насчет отца. Дэвис говорил, ты хочешь сто тысяч. Нашла что-нибудь?
– Нет.
– Может, тебе помочь? Я скопировал все его заметки из облачного хранилища. Там может быть что-то такое, что наведет тебя на след. Ночью, прямо перед тем, как исчезнуть, он написал два слова – «рот бегуна». Тебе это о чем-нибудь говорит?
