Я била по багажнику, пока у Гарольда не отвалился номерной знак, но открыть крышку так и не смогла.
– Ты плачешь из-за машины?
Я видела защелку. Поддеть ее было нечем, а когда я пыталась тянуть крышку вверх, ребра болели до темноты в глазах. И все-таки я приоткрыла багажник настолько, что смогла просунуть туда руку. Пошарила внутри, нашла папин телефон. Экран треснул.
Я зажала кнопку включения, разбитое стекло ветвилось трещинами, под которыми появилась только облачная серость. Я дошла до передней двери, плюхнулась на водительское сиденье и положила голову на руль.
Я знала, что у всех фотографий есть копии, ничего на самом деле не потерялось. Но это был папин телефон, понимаете? Он его держал, говорил в него. Им он фотографировал меня.
Я гладила пальцем разбитое стекло и рыдала, пока не почувствовала, что кто-то положил руку мне на плечо.
– Меня зовут Франклин. Ты попала в аварию. Я пожарный. Постарайся не двигаться, «Скорая» уже едет. Как тебя зовут?
– Аза. Я не ранена.
– Просто держись за меня, Аза. Знаешь, какой сегодня день?
– Папин телефон. Его телефон и…
– А машина тоже его? Ты боишься, что он будет тебя ругать? Аза, я давно уже на этой работе. Обещаю, папа не рассердится. Он будет рад, что ты не пострадала.
Я чувствовала себя так, точно меня разрывали изнутри. Сверхновые мои «Я» взрывались и коллапсировали одновременно. Плакать было больно, но я так давно не плакала, да и не хотела останавливаться.
– Где болит? – спросил мужчина.
Я показала на правый бок. Подошла какая-то женщина, и они стали решать, нужно ли зафиксировать меня в лежачем положении. Я попыталась сказать, что у меня кружится голова, а потом ощутила, что падаю, хотя падать было некуда.
Я очнулась, глядя в потолок машины «Скорой помощи». Меня пристегнули ремнями к доске, и какой-то человек держал на моем лице кислородную маску. Вдалеке выли сирены, в ушах по-прежнему звенело. Потом я снова упала, полетела вниз, вниз, и очнулась на больничной койке в коридоре. Надо мной склонилась мама, с ее красных глаз капала тушь.
– Девочка моя! О Господи. Маленькая, тебе больно?
– Все хорошо, – ответила я. – Наверное, просто ребро треснуло. Папин телефон сломался.
– Ну и что. У нас есть копии. Мне позвонили, сказали, что ты попала в аварию, но не сказали, что ты…
Она расплакалась и почти упала на Дейзи. Только тогда я заметила, что Дейзи рядом. На ее ключице краснел рубец.
Я отвернулась от них и стала смотреть на яркий флуоресцентный свет над моей кроватью. По щекам текли горячие слезы. Мама сказала:
– Не переживу, если я и тебя потеряю.
Пришла какая-то женщина и повезла меня на компьютерную томографию. Без мамы и Дейзи мне стало немного легче – больше не нужно переживать, что я такая плохая дочь и подруга.
– Авария? – спросила женщина, толкая меня мимо слова «доброта», красиво написанного краской на стене.
– Да, – ответила я.
– От ремней безопасности часто бывают травмы. Зато ты живая.
– Да. А мне придется пить антибиотики?
– Я не твой врач. Она придет позже.
Мне сделали внутривенный укол, от которого показалось, будто я обмочила штаны, затем пропустили через цилиндр томографа и наконец вернули дрожащей маме. Я никак не могла забыть, каким хриплым голосом она сказала, что не может потерять еще и меня. Я чувствовала, как она боится. Мама ходила по комнате, писала сообщения моим тете и дяде в Техас, тяжело вздыхала, поджав губы, вытирала салфеткой тушь.
Дейзи наконец-то молчала.
– Если хочешь, иди домой, – сказала я.
– А ты хочешь, чтобы я ушла? – спросила она.
– Решай сама. Серьезно.
– Побуду с тобой.
Она осталась и тихо сидела, переводя взгляд с меня на маму и обратно.
Глава 19
– Есть хорошие новости и плохие, – объявила женщина в синей медицинской форме, войдя в палату.
– Плохие – у тебя повреждена печень. Хорошие – рана несерьезная. Полежишь у нас пару дней, мы понаблюдаем за кровотечением. Несколько недель поболит, но я прописала тебе лекарство, так что ничего страшного. Есть вопросы?
