– Пока что не помогают, – поправила она.
Доктор Сингх приезжала каждое утро, а днем заходил еще один врач и проверял состояние моей печени. Оба визита являлись для меня спасением уже потому, что моей вездесущей маме приходилось ненадолго покидать палату.
В последний день доктор Сингх села возле кровати и положила руку мне на плечо. До этого она ни разу ко мне не прикасалась.
– Наверное, тебе с твоей тревожностью нелегко было переносить больничную атмосферу.
– Да.
– Ты чувствуешь в себе угрозу для самой себя?
– Нет. Мне просто по-настоящему страшно, и в голову лезет множество навязчивых мыслей.
– Ты пила вчера средство для рук?
– Нет.
– Я не буду тебя судить, Аза. Но смогу помочь, только если ты будешь честной.
– Правда. Я не пила.
Коробочку со средством, кстати говоря, сняли со стены моей палаты.
– А тебе хотелось?
– Да.
– Не бойся этой мысли. Мысль – не действие.
– Но я не могу не думать о клостридиях. Мне нужно убедиться, что я не…
– Средство для рук не поможет.
– А что поможет?
– Время. Терапия. Прием лекарств.
– Мне кажется, что я в петле и хочу из нее выбраться, но только больше затягиваю узел. Спираль сжимается, понимаете?
Доктор Сингх посмотрела мне прямо в глаза. Я думала, она сейчас заплачет – такой был у нее взгляд.
– Аза, ты выберешься.
Даже когда меня отпустили домой, доктор Сингх продолжала приходить ко мне дважды в неделю. Я перешла на другие таблетки, и мама присматривала, чтобы я обязательно пила их по утрам. Вставать мне разрешалось, только чтобы пойти в туалет, из-за риска повторного разрыва печени.
Я не ходила в школу две недели. Четырнадцать дней моей жизни сократились до одного предложения, потому что я не могу их описать. Мне было все время больно – настолько, что слова тут бессильны. Скучно. Предсказуемо. Будто я брожу по лабиринту, в котором нет выхода. Сравнивать довольно-таки легко, а вот сказать, как было на самом деле, – невозможно.
Дейзи и Дэвис приходили меня навестить, но мне хотелось побыть одной. Я не читала и не смотрела телевизор – ни то, ни другое не могло меня достаточно отвлечь. Я просто лежала, почти что в ступоре, а надо мной без устали хлопотала мама. Она была рядом постоянно, и каждые несколько минут нарушала тишину вопросами в виде утвердительных фраз. Сегодня чуточку легче? Ты чувствуешь себя нормально? Тебе уже лучше? Декларативное дознание.
Сначала я даже не включала телефон, и доктор Сингх одобрила мое решение. Когда же я наконец его включила, меня охватил необъяснимый страх. Я одновременно хотела и не хотела получить целый поток сообщений.
Их пришло больше тридцати – не только от Дэвиса и Дейзи, но и от Майкла, других друзей и даже некоторых преподавателей.
Я отправилась в школу в понедельник, в самом начале декабря.
Уверенности, что новое лекарство действует, у меня не имелось, но я и не раздумывала, стоит ли его принимать. Я чувствовала, что готова, словно бы возвратилась в мир – пусть не прежней, но все-таки собой.
В школу меня отвезла мама. Гарольд был разбит, а я все равно теперь слишком боялась водить.
– Рада или нервничаешь? – спросила мама.
Она ехала, держа на руле обе руки, – на десять часов и на два.
– Нервничаю.
– Твои учителя и друзья все понимают, Аза. Они просто хотят, чтобы ты поправилась, и будут тебя поддерживать на сто процентов, а если не будут, я их уничтожу.
Я слабо улыбнулась.
– Просто всем известно, что я вдруг спятила или типа того.
– Милая, ты спятила не вдруг. Ты давно такая.
Я рассмеялась, и мама пожала мне запястье.
