Тут же его поддержало еще несколько голосов. Официант удивленно замер и сдулся.
– Вот видите! – отпихнула его дамочка и прошла к стулу, с которого уже успел встать пианист. – Я на вас еще пожалуюсь! – погрозила она раскрасневшемуся бедняге длинным костлявым пальцем, уселась и начала бодро бить по клавишам.
Вдрызг расстроенный официант быстро стушевался, а пианист отошел с нескрываемой брезгливостью на лице. Встав по другую сторону от моего стола, молодой мужчина плотно скрестил руки на груди и стал смотреть на творческую мадам со смесью ненависти и сожаления. Я выудил из своей памяти верные французские слова и откашлялся:
– А вы красиво играли, – сказал я громко и улыбнулся.
Пианист покосился на меня, ни на сантиметр не повернув головы. Его отвратительное настроение распространялось, видимо, не только на исполняемую им музыку и на дамочку, а целиком на весь корабль. Я поник и уже было пожалел о своей выходке, как вдруг что-то в нем будто щелкнуло и переменилось. Решительно мотнув головой, он рывком отодвинул стул и сел напротив меня.
– Вы не против, если я выпью с вами? – спросил он на чистом русском и щелкнул смешному лысому официанту, стоящему несколько поодаль. – Принеси мне вина, – проговорил он по-французски полушепотом, но утрированно складывая губы вокруг каждого слога и заодно жестами показывая то, что хочет.
Официант незаметно для остальных покрутил пальцем у виска.
– Да вы, суки, мне уже второй месяц не платите ничего, – хлопнул пианист по столу, снова перейдя на русский. Впрочем, расслышать его мог только я. – Дай хоть выпить, пока эта баба забавляется!
Официант закатил глаза, очевидно уловив суть, и удалился.
– А вы русский, – обрадовался я. – Вы хорошо играли!
– На скольких языках ты еще хочешь повторить эту глупость? – отрезал пианист. – Можно же на «ты», да? Вижу, у тебя еще молоко на губах не обсохло.
– Я вам сделал что-то плохое? – обиделся я.
– Да нет, – тяжело вздохнул он. – Просто ты попал мне под руку.
Это было хотя бы честно.
– Ну и мне не очень, конечно, понятно, почему такой юный мальчуган сидит один-одинешенек на самом дорогом месте этой плавающей ярмарки тщеславия, – оглядел он меня внимательно.
– Вам не кажется, что вы слишком негативно ко всему относитесь? – спросил я. – Трудно жить с такой агрессией.
Пианист так прыснул, что дамочка за роялем вздрогнула и на пару секунду прервала свое любительское музицирование, а несколько ближайших столов обернулись к нам.
– Все в порядке, – помахал им пианист уже в явно приподнятом настроении и снова обратился ко мне: – Тебе не кажется, что говорить о тяжести жизни в твои годы и при твоей очевидной удаче не особо уместно?
Подошедший лысый официант с кислой миной налил бокал пианисту и уже хотел удалиться, как мой новый знакомый выхватил у него всю бутылку.
– Это можешь оставить, – бросил он в сторону, даже не подняв глаз, на что официант покраснел, пропыхтел что-то неразборчивое и унесся прочь, качая головой.
– А какая у меня очевидная удача? – поинтересовался я.
Пианист прищурился на меня поверх бокала и отпил большой глоток.
– Богатенькие родители? – предположил он.
– А-а, вы об этом…
– Мне просто не нравится, когда избалованные сопляки думают, что они выше и умнее всех прочих смертных.
– Послушайте, – рассердился я. – Во-первых, у меня не богатые родители, если вам так уж интересно, во-вторых, я никак не дал вам повода думать, что считаю себя лучше остальных, а в-третьих, у вас просто скверное настроение. И если вы собираетесь его и дальше выплескивать на меня, то я попрошу вас отсесть.
Пианист застыл, как разошедшийся школьник, которого отчитали. Надо сказать, что я и сам был удивлен своей уверенностью и красноречием.
– Да ладно тебе, – примирительно протянул он. – Погорячился, прости. Просто мне не понравилось, как ты настаивал на том, что я хорошо играл, и я сразу списал тебя.
– А что в этом плохого? – не понял я. – Вообще-то это был комплимент.
– Комплимент дурному вкусу, – фыркнул он, ловко разбалтывая вино в бокале. – То, что я играл, это фастфуд, понимаешь? Они тут преподносят этой так называемой элитной публике жратву класса люкс, а о слуховых рецепторах позаботиться не хотят. Не-ет, зачем? Уши можно спокойно забивать помоями.
– Ну, это вы все-таки чересчур, – смутился я. – Вполне приятная музыка была.
