бумажкой. Мама стояла в дверях с нетерпеливо протянутой ко мне рукой.
Судя по ее напряженному тону, разговор с врачом не удался.
– Давай уже! Сколько можно ждать?
Я в последний раз осмотрел палату, повернулся к сухой мухе, чтобы шепнуть прощание, и ступил из больничной пресности в свет.
Отец сидел ровно на том же месте, на котором я видел его перед отъездом в больницу. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, так как он сидел там вообще практически всегда. А именно – на диване. Перед телевизором. Тем самым.
На экране мельтешили кадры, вроде бы каждый раз новые, но одновременно до тошнотворности знакомые и одинаковые. Услышав закрывшуюся входную дверь и наши шаги, отец повел шеей в нашу сторону, но так и не смог до конца повернуть голову и уставился мимо нас в стенку. Мама мягко подтолкнула меня вперед. Я не собирался сопротивляться, но мои ноги сами уперлись в скрипнувший пол, так что маме пришлось приложить видимые усилия для моего продвижения.
– Ладно, не надо, если не хочет, – вздохнул отец, так и не посмотрев на меня, и перевел взгляд на телевизор.
Мои ладони похолодели, а сердце застучало о треснувшие ребра. Я не хотел бояться его и сам на себя злился. «Он сейчас не пил, – попытался я успокоить свои подкошенные нервы. – Все хорошо». Я заставил себя сделать еще один шаг ближе к дивану и положил руку на спинку. Отец покосился на меня через плечо. Его кожа блестела, как намазанная растопленным салом, а светлые глаза казались слишком маленькими над разбухшим носом. По телевизору полицейская машина гналась за бандитской меж небоскребов по улицам какого-то далекого большого города, и я невольно засмотрелся. Отец досадливо нажал на пульт, и экран погас. Это случалось настолько редко и уж точно не посреди фильма, что я коротко впал в ступор.
– Хочешь поговорить? – сухо спросил отец.
Я перевел взгляд несколько раз от телевизора к отекшим глазам папы и обратно и искренне пожал плечами.
– Обижаешься на меня, – то ли утверждающе, то ли вопрошающе сказал отец.
Мой ступор только углублялся. С одной стороны, сложно было не обижаться на кого-то, кто, грубо говоря, сломал тебе ребра, но, с другой стороны, на родителей обижаться вроде нельзя. Закрыв поплотнее рот и выпучив глаза, как рыба, я принялся рассматривать тускло-мрачный интерьер нашей гостиной. Квартира нам досталась еще от бабушки с дедушкой, и вот уже лет двадцать никто не удосуживался сделать ремонт. Не то чтобы меня это особо коробило. Нет-нет. Я бы и не замечал обесцвеченных отколупывающихся обоев в цветочек, протертой коричневой кожи дивана и запыленных люстр, если бы на этот счет не велись громогласные разборки каждый божий день. Мама говорила, что жить так больше не может и не собирается, отец говорил, что сделает этот несчастный ремонт, мама говорила, что он это говорит уже как минимум десять лет подряд и что она наймет кого-то, отец говорил, что поломает руки сначала этому кому-то, а потом самой маме, мама говорила, что тогда уйдет из этой квартиры, отец говорил, чтобы она катилась на все четыре стороны, мама кидала что-нибудь на пол или в стенку, потом плакала, потом отец пил, а мама убирала осколки, потом они уставали ругаться и шли спать – кто в спальню, кто на диван. До следующего вечера.
– Ты меня слышишь? – помахал отец мозолистой ладонью у меня перед носом.
Поморгав, я заставил себя взглянуть ему в глаза.
– Я сказал, прости… меня… что ли, – споткнулся отец о каждое слово.
Я с готовностью улыбнулся и кивнул.
– Ну вот и славно, – неумело потрепал отец меня по плечу.
Я сморщился от колющей боли в ребрах. По лицу отца пробежала доселе невиданная смесь испуга и вины.
– Ладно, – сглотнул он и нажал на пульт. На вспыхнувшем экране как раз дали кому-то кулаком в нос. – Иди поиграй.
Облегчение было столь окрыляющим, что я буквально влетел в свою комнату, невзирая на все же существенный дискомфорт в теле. Спиной я навалился на закрывшуюся со сладким звуком дверь и сразу залез в обещавший приключения карман. Всю дорогу я осторожно касался часов кончиками пальцев, чтобы убедиться в их реальности и сохранности. Но только сейчас смог наконец проверить, не потерялась ли бумажка. Когда я нащупал ее рядом со знатно потеплевшим серебром часов, губы мои растеклись по лицу в блаженной улыбке. Одним скачком я оказался на пружинистой кровати, бережно выложил рядом с собой часы, коротко насладился секундой невозможно сладкого предвкушения и немыми пальцами развернул послание. К моему великому разочарованию, оно состояло всего из нескольких слов и не содержало никаких вселенских истин. «Котельническая набережная, 1/15, высотка, этаж 20, квартира 202. В любое время. Оно подстроится». Буквы были выведены красивым каллиграфическим почерком, и разобрать написанное мне стоило немалых усилий.
– Подстроится? – наморщился я и вновь провел пальцем под последними словами. – Вре-мя… Оно… поз… Да нет, под-стр-стро-строит… Ну, да, подстроится…
Я почесал затылок. Если я понял все верно, то Барон звал меня к себе в гости. Высотка на Котельнической мне была хорошо знакома, так как мы часто проходили мимо нее по дороге в продовольственный магазин, хотя до сих пор она и казалась чем-то вроде сказочного замка, обитаемого людьми настолько иного разряда, что они мне скорее виделись инопланетянами. И поверить в то, что один из них попал не просто в больницу, а еще и в одну и ту же палату со мной, было довольно сложно. Но тем не менее это произошло, и доказательство тому я в данный момент держал в руках. Меня, значит, звали в гости. В рай,
