Я с некоторым усилием разжал горячие пальцы, намертво вцепившиеся в ее плечи.
– Я не верю, – проговорил я монотонно.
Зоя смотрела мне в глаза, но взгляд ее то фокусировался, то снова куда-то уплывал.
– Я тоже не верю, – сказала она наконец.
Я оперся локтями о стол и уткнул лицо в ладони. Все горело – как руки, так и лицо. Как будто я долго натирал кожу наждачной бумагой. Где-то в животе зарождался животный крик, и я знал, что, если он поднимется, я не смогу его сдержать. Но устраивать истерики перед Зоей было наихудшим решением, поэтому я глубоко вдохнул, задержал дыхание, выпустил из себя весь воздух и вдохнул еще раз. Бешеный водоворот черных мыслей слегка успокаивался. Собрав себя худо-бедно по кускам, я поднял голову и твердо посмотрел Зое в глаза.
– Если мы оба не верим, значит, это и не правда, – решил я. – Нет, не то, что у тебя рецидив, – заметил я испуг в ее взгляде, – а то, что ничего нельзя поделать. Не верю, слышишь?
Обеими руками я потянулся к ней и крепко сжал ее тонкую ладонь.
– Я не верю, – повторил я. – Мы сейчас же пойдем к этим врачам и потребуем лечения. А если они откажут, мы пойдем к другим. А потом к другим и к другим…
Голос мой надломился, но я быстро погасил вновь разгорающееся пламя отчаяния.
– Мы поедем лечиться за границу, если надо, – принялся тараторить я, убеждая больше себя самого, чем ее. – Я найду деньги. Сколько надо, столько и найду! Слышишь? Зоя! Слышишь?!
Зоя мягко кивнула, но обреченность так и не ушла из ее глаз. Ребра мои трескались, а мышцы рвались в клочья. Общество других людей становилось совершенно невыносимым. Они стояли на берегу, пока наш корабль тонул.
– Пойдем отсюда, – поднес я Зоины пальцы к губам. – Пойдем, хорошо?
Бросив купюры рядом с практически не тронутым чаем, я помог ей надеть пальто, крепко обхватил за талию и вывел из уходящего под свинцовую воду кафе.
Врач, к которому я прорвался посредством тонкой манипуляции секретарши, был, мягко говоря, не в восторге от нашего визита. То и дело он поглядывал на молчащую, как партизан, Зою, которая каждый раз еще ниже опускала взгляд, словно пытаясь спрятаться. У усатого врача был самый неподходящий для наших целей возраст. Он был недостаточно молодым, чтобы летать на благородном энтузиазме, и недостаточно старым, чтобы испытывать сострадание. Решительно все в его облике – от презрительно подтянутых уголков рта до вяло болтающегося из кармана стетоскопа – говорило о том, как ему дико надоели нескончаемые пациенты с вечно отказывающими органами.
– Вы не хотите меня слышать, да? – прервал он мое взволнованное тараторство. – Конечно, мы можем начать химию при соответственной оплате, но толку от этого не будет. Чего вы хотите? Оттянуть время? Но тогда надо понимать, что время это будет наполнено страданием. С моей точки зрения, это я вам говорю в двадцатый раз, неоправданным.
«Ну, так это не вам решать!» – хотелось мне орать, но вместо этого я был сама вежливость.
– Но… есть же шанс? – проскулил я щенячьим голосом. – Хоть один на сто?
Наконец в глазах врача проскользнула капля жалости. Правда, больше ко мне, чем к Зое. Еле заметно он покачал головой.
– Один на тысячу? – сжал я металлическую ручку стула.
Он продолжал качать головой.
– Один на миллион? – взмолился я.
Наконец шея его остановилась.
– Ну… – протянул он. – Я не Господь Бог и не ясновидящий, так что каких-либо гарантий в любом случае давать не могу. Видите ли… Я не верю в благополучный исход. Весь мой многолетний опыт заставляет делать крайне мрачные прогнозы. Но один на миллион… Как вам сказать? Я не могу гарантировать того, что не случится чуда. Наверное, так. Бывало, говорят, что и мертвецы оживали. Два раза, как сказано в Библии, кажется. Понимаете?
Но я услышал то, что хотел слышать. Вернее, небольшое отступление от того, чего я слышать точно НЕ хотел. И этого мне было достаточно. Я подвинулся к краю стула и положил обе руки на стол.
– Мы хотим использовать этот микроскопический шанс, – сказал я настойчиво. – Пройти эту химию, даже если самочувствие от нее ухудшится. Временно… Ведь если опухоль будет разрастаться, от этого тоже не будет… особо хорошо, – подобрал я нелепый эвфемизм.
– Так вас же не на улицу посылают, – развел врач крепкими руками. – За что, кстати, надо быть благодарными. Потому что обычно именно так и бывает. Но это так, между прочим. Вам дали направление в хоспис! А там с болью умеют справляться лучше, чем где бы то ни было.
От слова «хоспис» во мне сразу вышибло все пробки.
– В хоспис мы отправимся только через мой труп! – взвизгнул я.
Рядом со мной неожиданно взорвался громкий Зоин смех. Врач тоже прыснул себе в щеки, но быстро собрался и с опаской наблюдал за согнувшейся
