и встречаются глазами. Санс смотрит вопросительно и немного печально, Папирус — тревожно и неловко. Присутствие брата беспокоит его так же сильно, как и отсутствие, и такой парадокс безумно злит его привыкшую к порядку личность.
«Пора спать», — даже в жестах Санса ощущается невысказанный вопрос. — «Я пойду».
— Да, я тоже.
Они поднимаются в тишине. Комната Папируса первая по коридору, и они останавливаются у двери, словно собираясь попрощаться. Папирус страшно не хочет возвращаться внутрь, но это необходимо; он планирует оставить дверь приоткрытой, а затем, когда Санс уйдёт к себе, тихо выскользнуть в гостиную. Да, это определённо хороший план, но брат всё стоит и не уходит; смотрит куда-то вбок задумчиво и мнёт в руках край футболки, даже не замечая этого.
— Что с тобой? — не выдерживает Папирус. — Что-то не так?
«Всё в порядке», — пальцы Санса почему-то подрагивают. — «Я только...»
— Опять кошмары?
Санс вскидывается и — господи, да он же смотрит на него почти испуганно. Папирус готов проклясть свой длинный язык.
«Откуда ты знаешь?»
— Слышал, как ты задыхаешься и стонешь, — ему неприятно это произносить, но он должен. — Флауи сказал, тебе снится человек.
Санс непроизвольно стискивает свои плечи, будто пытаясь защититься от кого-то. Во взгляде его мелькает боль и стыд, будто он не хотел, чтобы кто-то знал, и это действительно ранит Папируса сильнее, чем могло бы.
«Мне жаль».
— Мне тоже.
Папирус отворачивается. Комната вдруг кажется не самым худшим вариантом в сравнении с разговорами о человеке. Кошмары, кстати, тоже. Он берётся за ручку, почти бросая через плечо холодное «спокойной ночи», как вдруг чувствует, что его неуверенно тянут за край майки.
«Останься», — Санс выпускает ткань и медленно складывает руки во фразы, когда Папирус поворачивается к нему. Он упрямо не смотрит ему в глаза. — «Я... мне нужно... пожалуйста. Останься».
Папирус изучающе глядит ему в лицо. Согласие вертится на языке, но он сглатывает и усмехается:
— Раньше ты никогда меня о подобном не просил. До человека.
Это подло, он знает. Санс вздрагивает, как от удара, но не уходит. Папирус слышит, как сбивается его дыхание, и это точно не вина цветов.
«Я прошу тебя сейчас, Папс».
Папирус забывается и протягивает руку, касаясь его запястья. Санс снова вздрагивает, но не двигается с места, не отнимает руки. Папирус ничего не делает, только осторожно касается тыльной стороны ладони, ощущая, как скользят меж пальцев лепестки.
— Что же изменилось, Санс?
«Я».
Всё, на что смотрит Папирус — покрытая цветами маленькая кисть. Ему почему-то страшно взять её в свою, и не получить ответа, хоть это уже не сон. Всё равно. Реальность зачастую бывает куда хуже.
— А что насчёт меня? Ты помнишь, что я сказал сегодня вечером, а? — Папирус говорит это, зная, что больно будет ему самому, но всё равно продолжает. — Я не меняюсь. Я всегда буду таким.
Он отрывает глаза, чтобы встретиться взглядом с Сансом, и неожиданно обнаруживает, что в глазнице того уже горит алый огонь. Но, вопреки всему, это не гнев, а только лёгкое раздражение и... вина? Папирус не уверен, что правильно распознаёт эмоции.
А потом Санс переплетает их пальцы, и внутри Папируса что-то разрастается огромным воздушным шаром.
«Я никогда так не говорил», — Санс даже не жестикулирует, просто показывает, используя одну руку, но Папирус всё равно понимает. — «Флауи рассказал мне, что произошло. Это ложь. Никогда не говорил».
Папирус выдыхает, поняв, что уже несколько секунд не дышит. Это глупо, чудовищно глупо.
Но, кажется, это всё, что он хотел услышать. Даже если это очередная ложь.
***
— Где ты был? — спрашивает он вполголоса. В темноте комнаты полуприкрытые глазницы Санса блещут багровым; он задумчиво смотрит на грудь Папируса и размеренно дышит, не торопясь отвечать. Папирус глядит на особенно крупный цветок за ухом брата, и клянёт себя за дурацкий вопрос.
Расплывчатая просьба остаться вылилась в то, что теперь они ютятся в его комнате, на неожиданно узкой односпальной кровати. Какие-то первые минуты Папирус честно пытался сохранить меж ними дистанцию, но в результате чуть не упал на пол. В любом случае, Санс не очень возражал, когда он аккуратно подвинул его к стене и приобнял, удерживая их тела в таком положении. Санс не поднимал головы, и Папирус уткнулся носом ему в макушку, опасаясь встречаться взглядом. Руки их всё ещё сплетены, и он ощущает крошечные бутоны меж фаланг, их отрезвляющий холод и шёлковистость. Вторая рука, которой он держит брата, лежит на его спине, и Папирус может прощупать каждый позвонок сквозь тонкую ткань футболки — от этого знания душа
