– А чё сразу я? Да и дежурный из меня – хилый.
– Не кочевряжься, – говорю. – Ты сможешь. Я верю.
– Ну, спасибо, верящая! – а сам скулить готов, вон, губёшка затряслась. Боягуз. В Залесье бы его задразнили.
– А некому больше! – нужно его настыдить, всегда пронимает! – Тодор только вычухался. Я – хоть и роза и драться вроде умею, но девчонка. Любая гадость меня быстро того!
– А меня – не того?
Мельтешит, нервный.
– Захлопнулись оба, – цыкает вдруг Тодор, вскакивает, вытягивается в струну и перчатку с правой руки тянет.
Мы на площадке приютились, в стороны от неё – ходы. И вот в одном из ходов – шуршит. Все громче.
Ёжусь.
Влипаю в стену, хочу окаменеть.
Они выходят, приостанавливаются, шепчутся и делают шаг в круг света. Настоящий ангел и …юница. С фотки, что была у Фила. Ирина, вот. Машкина завистница.
Серый присвистывает, хотя в ней, кроме глаз, и зырить не на что. А Тодору – пофиг вообще. Он только на ангела пыриться. Лыбу тянет, в зеньках – безумие.
Перчатку снял и уже вижу механическую лапу. Горит, когтистая.
И говорит ангелу, ласково так, но мурашки из-за этого голоса – табуном:
– Вот и свиделись, милорд.
А потом он прыгает, и реальность загорается синим.
Глава 16. Возвращая полёт
…бездна то ли окликает, то ли смеётся. Для пущей издёвки – красивым голосом Бутусова в голове.
Падаю больно.
Отшибает способность кричать и думать. Выбивает дыхание и, кажется, мозг, бездна наполняет изнутри тьмой. Словно пустой сосуд.
Перестаю существовать.
Тону.
И где-то в глубине, пульсируя, светится надежда:
Не выходит.
Вот, возвращаюсь, и музыка в голове. Неуместная в кромешной тьме.
А та – ещё и издевается:
Встаю по стене, ощупываю карман передника: тетрадь на месте. Съел, Стивен. Вот и думай, что я плохая и не люблю твоего брата. Проще же судить по себе.
Злорадствовать легче, отвлекает, не так жутко. Ведь мрак вокруг шевелится, вздыхает, шепчет. И если поддаться ему, обовьёт, утянет, проглотит.
Иду, как в вате, настолько плотная тьма.
Наконец, огоньки. Надежда становится ближе и материальнее. Двигаюсь быстрее. Выскочить на свет и в чьи-нибудь объятия – изживать страх.
Почти мчусь.
Скорее, к огням.
И полотно темноты расползается, прикрываясь вуалью полумрака. Уже видны очертания предметов: корявые стены подземелья, сталактиты и сталагмиты, что щерятся хищным зевом, тонкий каменистый мост через зияющую впереди пропасть.
Сначала они ощущаются сгустками мрака, зачем-то выползшими из углов. Только блестящие глаза – мои огоньки – говорят, что это существа.
Лишь потом вижу и клыки, с которых капает и дымится на камнях слюна, и кряжистые лапы, как вывороченные перекрученные коряги, с когтями в ладонь, и тела – бесформенные, студенистые, отливающие синевой.
Твари. Недобрые, голодные, тихо урчащие.
Ступаю медленно, осторожно, а всё вокруг дрожит. И я тоже.
Уже просчитываю, успею ли перебежать до пропасти и рухнуть в неё. Лучше умереть, чем достаться таким вот уродам на корм. Но ни путеводителя, ни подсказок опять.
