– Билеты будут.
Старик сканирует нас, взгляд острый, будто мясо с кости снимает. Тяжело опирается на стол, нависая над ним.
– Но вы ведь знаете правила. Билет на «Харон» получает только тот, кто совершил бескорыстное доброе дело…
Юдифь сводит брови:
– Я собираюсь убивать спящих…
– Да и у меня напряг с добрыми делами, старикан, – хрипит Тодор.
– И я замечен не был, а то б уже давно чухнул отсюда, – суёт руки в карманы Сергей, встаёт и, полуотвернувшись, перекатывается с пятки на носок.
Вер смеётся, тепло и мягко, как Дед Мороз на новогоднем утреннике.
– Вы молодцы. Вы привыкли делать добро, не замечая, не взвешивая. Потому что оно – в вашей сути. Каждый из вас уже помногу раз, – так ведь? – подставлял другому плечо, спасал. Так что не волнуйтесь, у каждого из вас уже накопилось добрых дел – на билет хватит.
– Здорово! Неужели получится?! – хлопает в ладоши Юдифь.
– Не спешите радоваться… Впереди много всего. Вам предстоит ещё добраться до Розы и заставить её работать. А тебе, сильфида, – старик оборачивается ко мне и пристально смотрит, – поднять восстание ангелов.
Когда доходит о чём он, мотаю головой, потому что охватывает ужас: кто я против Эскориала?
– Да меня сметут, как мошку!
– Ставь на Эйдена, – подсказывает Тодор, беззастенчиво прочитывая мои мысли, – думаю, за эти годы он клёво подкрутил своих роботов. Пригодится.
– Разве Эйден станет сражаться? – что сомнительно, не похож он на бойца и смутьяна, что идёт против системы. – Он сам учил: остановиться в шаге от войны…
– Война войне рознь, ты поймёшь.
Надеюсь, что пойму и не останусь одна.
– И Уэнберри, он любит тебя, – заканчивает уже совсем тихо, серьёзно и грустно, – а любимых мы защищаем до конца, вопреки здравому смыслу…
– Позволь ему это доказать, – подмигивает Юдифь, – а мы тут все будем верить в тебя…
– Не все, – говорит Вер, – мне пора. Спасибо, что была в моей жизни, Роза, спасибо, что дошла…
Больше слов нет, они растворяются в тишине, мгновенно наполняющей комнату, когда на наших глазах старик рассыпается золотыми искрами. Лишь тонкая рука Юдифь напрасно пытается ухватить иллюзию.
Да четыре билета, блестящие и совсем новенькие, листопадным вальсом опускаются к ногам…
Поднимаю один, надо же – именной, и я угадала!
Смотрю на дату – её нет. Написано другое:
– Так а полдень какого дня? – возмущается Юдифь.
Она уже перестала ловить искры Вера и тоже изучила свой билет.
– Кажется, я знаю, – робко вставляет Сергей.
– Ты? Откуда?
Тодор недоверчиво щурится, и чую, кому-то не поздоровиться, если соврёт.
– Когда я у твоего бати в сторожке билет искал, наткнулся на деньги, старые такие, лет им сто, наверное. И там в углу были цифры – 03 03 3999. Подумал, какой-то код и запомнил на всякий случай… А теперь понимаю, не код…
– … дата, день отправки, – заканчивает за него побледневший Тодор, – послезавтра…
И я слышу, как стрелка на внутреннем моём циферблате дёргается и начинает идти против солнца. Включает обратный отсчёт.
Теперь мы словно в блокбастере, где то и дело показывают бегущие секунды на часах, и нужно успеть перерезать верный провод, пока не случился бадабум…
Гудок восемьнадцатый
…когда ускользает и сыпется – трудно дышать. Как что-то грохнулось, стеклянное такое, брызнуло осколками, повпивалось в самое сердце!
Вер тает. Последний!
Предатель…
Одна… теперь… одна.
И колотун такой становится, слёзы примерзают, замораживаются внутри зенок. Нюнится не могу, тяну руку, как дура, хватаю воздух.
