– А почему «Пророческая»?
– Потому что многие считают, что эти символы скрывают в себе истинное Знание – уж не знаю, что это такое. Некий великий смысл, который мог бы подсказать людям, куда и как следует двигаться дальше.
– Да это просто… каракули…
– Шизофреника?
– Возможно.
– Да, возможно, я тоже так считаю. Но тот, кто желает заполучить марки, верит в обратное.
Белинда потерла лоб.
Роштайн, сидящий рядом, пах одеколоном и на альбом смотрел с любовью.
– Иан, а как эти марки попали к Вам?
Он рассмеялся так светло и задорно, что ей вдруг захотелось, чтобы ее будущий избранник – моложе и, может быть, красивее – умел так смеяться.
– Вы не поверите! Но их выбросила на помойку одна женщина. От нее, как я понял, ушел муж – то ли изменил, то ли совершил досрочный Переход – в общем, исчез без вещей.
– Наверное, он тоже не понимал, чем владел.
– Да, скорее всего. А она так обиделась, что побросала его скарб в мешок и вывернула его у меня на глазах в мусорный бак. Точнее, даже не донесла, и содержимое рассылалось.
– А марки. Разлетелись?
– Нет, они оказались вставлены в линеары маленького альбома. Крохотного.
– Который Вы…
– Подобрал, да, – и Роштайн наивно и широко улыбнулся. – Так что я тоже, душа моя, помоечник.
И в треск прогорающих в камине поленьев вновь вплелся смех.
Почти до самого сна профессор читал, сидя на диване; Белинда за его спиной привычно ловила «мух», и за сорок минут непрерывной практики на ее счету прибавилось «плюс две». Задача «ощути точки интуицией» казалась ей, чем дальше, тем сложнее. Как почувствовать то, чего ты не видишь и не слышишь? Каким местом? «Мухи», которых она поймала – совпадения, так она себе говорила, потому как ни мысленно, ни воображением, ни «спиной» ей до сих пор не удавалось понять, когда возникнет и в каком направлении поплывет очередной сгусток энергии.
«Точно совпадения, всяко». Потому что, когда ты вслепую пытаешься что-то ухватить, ты все равно один раз из ста на это случайно наткнешься. Статистика…
Когда профессор неожиданно посмотрел на нее, Лин в очередной раз сидела с глупым видом, воздев руку к потолку.
– Чего Вы ютитесь в углу, как не родная, душа моя? Я тут подумал, может, выпьем чаю? С печеньем?
Белинда почему-то не отказалась.
Ивар неуклюже прислуживал за столом: принес сервиз, расставил чашки, вскрыл для них жестяную банку с печеньем – выложил сахарные крендельки на тарелочку.
– Белинда, а, правда, что Вы обучались в монастыре? Простите, я накануне зашел в Вашу комнату – хотел пригласить Вас на ужин, а Вы, оказывается, были у меня за спиной… Так вот, я успел увидеть тот свиток, который скатился с Вашей тумбы. Я его поднял.
Она не стала ни лгать, ни увиливать от ответа. Действительно, свиток из Тин-До она зачем-то носила с собой всегда – иногда осторожно раскатывала его пальцами, перечитывала написанное, любовалась искусным орнаментом рамки.
– Правда.
Уши солдафона, не успевшего еще уйти на кухню, повернулись в ее сторону, как локаторы.
– Прямо в настоящем монастыре?
Роштайн от того, что видел в своем воображении, очевидно, приходил в восторг.
– Да, в настоящем.
– И тренировались, как монахи? То есть бегали, прыгали, подтягивались?
Она мягко улыбнулась наивному и восторженному профессору.
– Да. Мы вставали еще до рассвета, выдвигались на пробежку, переплывали ледяное озера, оббегали вокруг очень длинную стену…
– И зимой? В озеро?
– И зимой.
– Голые?!
– Нет, в одежде.
