– Возможно, ты его переоцениваешь.
– Возможно. Но я сомневаюсь.
– Бойд, ты этого не узнаешь, если…
Командир усмехнулся и качнул головой. А после принялся крутить самокрутку – достал сложенные в мешочек бумажки, пустой кисет и баночку с табаком.
– Притормози, Гейл, не гони коней. У меня впереди твоя история – забыла?
Да, точно, она забыла. На улице глубокая ночь, им бы спать, а не разговоры вести, но ей нравилось вот так сидеть с ним – темно, кругом стража из древесных стволов. Затерянный Уровень – Создателем забытое место. Выспаться они могут, когда отобьют очередную атаку.
А рассказывать о себе не тяжело. Если уж осудил сам себя, боишься ли чужого суда? Нет.
Прежде чем заговорить, она долго терла переносицу, искала слова.
– У меня все просто – из-за мужиков. Одного любила – избил, второго любила – отказал. Третьего пыталась защитить – умер.
Командос от такой краткости вдруг зашелся не то смехом, не то кашлем. Утер рот тыльной стороной ладони, взглянул с любопытством:
– А чуть подробнее можно?
– Можно. Но это будет долго.
– Я согласен на долго.
– Тогда завари, командир, чай.
Ненасытный костер ел сучья, поленья, траву, кору, хвою – костер был рад всему, до чего дотягивался. Он дотянулся бы и до зелени, но мешали разложенные кругом камни, бока которых полыхали оранжевым. Текла в лесу ночь, текли из души Белинды слова. Долго текли.
В какой-то момент, сложив дважды два, Уоррен громко расхохотался – так громко, что под тканью палаток ненадолго стих храп.
– Ты что, влюбилась в представителя Комиссии? Дура совсем? Они же не люди! Вот клуша!
Он смеялся так долго, что принялся вытирать набежавшие на глаза слезы.
Ей бы обидеться на подколки, но Лин лишь печально и светло улыбалась – к чему теперь обиды? Бойд прав: она глупая клуша, – но все уже в прошлом.
– Теперь я знаю, что не люди. Тогда не знала.
Отсмеявшись, коммандос уставился на нее с неподдельным весельем. Покачал головой:
– Слушай, ну, ты даешь. В Сиблинга, в рот мне ногу… Никогда бы не подумал, что в этого робота можно влюбиться. А за что – за то, что хорошо дрался?
Правдивый ответ звучал бы так: «За то, что с ним я почувствовала, что не одинока в этом мире, что есть кто-то, способный меня защитить». Но она не стала углубляться в детали, ограничилась более коротким:
– В том числе.
– Так я тоже хорошо дерусь. Рассмотришь мою кандидатуру?
Ночь преломилась на этом моменте – Бойд выглядел серьезным, с остатками усмешки на лице, но лишь с остатками. Белинда вдруг растерялась, ощутила, что ее слова будут что-то значить для него.
– Ты… ты меня смущаешь, когда так шутишь.
Она опустила взгляд, приклеилась им к углям.
– А кто сказал, что я шучу?
Теперь не к месту весело (вероятно, от смятения) сделалось ей:
– Пробуешь удачу, как Олаф?
– Пробую. А вдруг мне повезет?
Она не понимала его – обычно чувства рождаются не так, но здесь никто не говорил о чувствах. Здесь ей как будто предлагали… перепих.
Он прочитал ее мысли по лицу и пояснил:
– Я умру здесь, Белинда, я это знаю. Возможно, это последний момент в жизни, когда мне может обломиться кусочек тепла.
Ей бы снова обидеться, но она, как ни странно, его понимала. Действительно понимала. Однако вместо возмущения ощутила другое: этот человек, живущий здесь из года в год, достоин другого – не скоротечного перепиха. И, тем более, не последнего в его жизни.
– Ты не умрешь здесь, – отозвалась она жестко. – Я не позволю.
Поставила пустую кружку на землю, поднялась и пошла к своей палатке. Обернулась уже у полога.
– Мы выйдем отсюда вместе, Бойд, понял? Ты. И я.
И скрылась под тентом.
Он бы обрадовался, если бы его коснулись. Подержали, прижали к себе, провели пальцами по щеке. Если бы поцеловали,
