Командир, как готовый быть побитым и прогнанным волк, расслабился. Прижался к ней лбом, кивнул:
– Я буду ждать.
После звякнула пряжка его ремня.
Он ждал ее, как нетерпеливый пацан. Принудительно сменил на посту Чена, едва ли не пинками вытолкал его, желающего поболтать ни о чем, спать. Специально не шумел у костра, чтобы все поскорее заснули – готов был залить им пойло в глотки, а после сутки сражаться в одиночку. Лишь бы пришла…
Когда из ближнего тента показалась та, кого он ждал, Бойд едва не размурчался, как тигр.
Она не потребляла его – она давала. Насаживаясь на него и стараясь не слишком сильно шуметь, она не забывала постоянно целовать его. Гладить по щекам, подбородку, волосам.
Бойд не помнил, кто и когда в последний раз гладил его по волосам. Ему казалось, что с ним не трахаются, что его любят. На самом деле любят. Он оттаивал не только телом, но душой, он оживал.
И даром, что в штанах и кофте она выглядела пацанкой, – под его руками она оказалась настоящей женщиной с гибкой фигурой, нежной грудью, очень чувствительной кожей. Он ощущал ее, как продолжение себя. И понимал, что не может разжать пальцы и выпустить ее запястья.
– Выйдем. И бросишь? – шептал ей в губы.
– Бросить такого мужчину? Никогда.
И почему-то верил ей, не чувствовал лжи. Хотел лишь глотнуть ласки, а теперь требовал все больше, не мог напиться. Знал, что не должен просить, но чувствовал – загнется теперь. Не телом, так душой.
– Я теперь не могу туда пойти, понимаешь? Совсем. Не могу… тобой рисковать.
Они продолжили этот разговор позже, когда под утро лежали, обнявшись. Давно прогорел и перестал трещать костер – за ним сегодня никто не следил.
– Мы должны туда пойти.
– Не могу, Лин… Не могу, – и впервые позволил себе открыться. – Я боюсь.
Долго смотрел на тканевый потолок над головой.
– Неужели ты не боишься? Совсем страха нет?
– Страхов вагон, – отозвались тихо. – За всю жизнь не разгрузить.
– Вот видишь…
– Вижу. Только вижу и другое: ты и я – мы пока живы и здоровы. И, значит, должны попробовать – пусть без остальных. Вдвоем.
– Дуреха.
– Ты загнешься здесь, я чувствую. Ты пока силен, но душевно на исходе.
– Теперь со мной ты…
– Это не изменит… ничего не изменит. Мы должны попробовать выйти отсюда вдвоем. Ты знаешь.
Он знал. Знал каждое слово, которое она говорила, чувствовал его и был с ним согласен. И все же не мог решиться.
– Давай выждем три дня. А там решим. Дай мне подумать.
– Три дня…
– Три дня.
– А после пойдем.
Уоррен не ответил. Наверное «пойдем», но как же тяжело, как страшно. Он ни за что и никогда больше не хотел бы рисковать именно ей – Белиндой.
Но что ей сказать: «Давай жить здесь?» Конечно, нет.
– Если мы умрем, Гейл… Они не выживут тоже.
– Значит, мы не должны умереть. Вот и все.
В Тин-До она искала это состояние. Гонялась за ним, пыталась подловить, делала вид, что вовсе не заинтересована в нем, но всегда, каждую секунду надеялась его поймать.
А поймала здесь, в Черном Лесу. Состояние покоя и безмятежности.
Он сказал «три дня», и она теперь проживала их – каждое мгновенье, как последнее и единственное. Видела копоть на котелке, блестящую росу с утра на провисших боках палатки. С удивительным для нее самой счастьем вдыхала запах отсыревших бревен, принесенных из леса Олафом, с интересом рассматривала, какие у него большие и широкие ногти. На удивление чистые там, где для чистоты нет никаких условий.
И утренняя каша задалась на славу – Белинда колдовала над ней почти полтора часа. Чтобы не привычная «шпаклевка», а настоящее мясное ризотто с
