Да — по кому пристреливаться? И с какой привязкой, все координаты на глазок.
— А больше никого? Пехоты нет?
— И следов по снегу нет.
— Да-а-а. Двенадцатый, Двенадцатый, ищи палочки! Разошли людей во все стороны!
Теперь стало повидней малость: и лесок, что от Адлига слева вперед. И справа прочернел лес пораскидистей — но это уже, очевидно, за большой тут лощиной.
А штаб бригады перестал отзываться по рации. Хорошо, наверно уже поехали. Но не предупредили.
Топлев очень нервничал. Он и часто нервничал. Он-то был старателен, чтобы все у него в порядке, никто б не мог упрекнуть. Он — малой вмятинки, малой прогрызинки в своей службе не допускал, еще прежде, чем начальство заметит и разнесет. Да часто не знаешь, что правильно делать.
И сейчас места не находил. То — цепочку охранения проверить. То — к пушкам 4-й и 5-й батареи. Из каждого расчета дежурят человека по два. А остальные — растянулись по домам. Ужинают? — есть чем в домах. Прибарахливаются? — тоже есть, а в батарейном прицепе все уложится. (Осталось в деревне несколько стариков-старух, ничего возразить не смеют.)
Это просто несчастье, что разрешили из Германии посылки слать. Теперь у каждого солдата набухает вещмешок. Да не знает, на чем остановиться: одного наберет, потом выбрасывает, лучшего нашел на свои пять килограмм. Топлеву было это все — хоть и понятно, но неприятно, потому что делу мешало.
То — уходил к дивизионной штабной машине, на окраину Кляйн Швенкиттена. Там рядом, в домике, и кровать с пуховой периной, растянись да поспи, ведь уже за полночь. Да разве тут уснешь?
За облаками все светлело. Мирно и тихо, как не на войне.
А вот: поползи сейчас что с востока — как быть? Наши снаряды по сорок килограмм весу, с подноской-перезарядкой, от выстрела до выстрела — никогда меньше минуты. И убраться не успеешь — 8 тонн пушка-гаубица. Хоть бы какие другие стволы промелькнули — дивизионная, противотанковая, — никого.
В машину, к рации опять. Доложил майору: связь с Уралом прекратилась. И
И тут же — один посланный сержант сработал. По дороге, по какой сюда приехали, — легкий шум. «Виллис». До последней минуты не различишь кто да что.
Из «виллиса» выскочил молодо. Майор Балуев.
Топлев доложил: огневые позиции тяжелого пушечного дивизиона.
У майора — и голос очень молодой, а твердый. И завеселился:
— Да что вы, что вы! Тяжелого? Вот бы никак не ждал!
Вошли в дом, к свету. Майор — худощавый, чисто выбрит. А видно, примучен.
— Даже слишком замечательно! Нам бы — чего полегче.
И оказался он — командир полка, того самого, из той дивизии, что искали. Тут Топлев обрадовался:
— Ну как славно! Теперь все будет в порядке!
Не совсем-то. Пока первый батальон сюда дошагает — еще полночи пройдет.
Присели к керосиновой лампе карту смотреть.
Топлев показал, где будут наши наблюдательные. Еще вон там, в Дитрихсдорфе, — звукобатарея. А больше — ни одной пока части не обнаружено.
Майор, шапка сбилась на льняных волосах, впивчивым взглядом вонзился в карту.
Да нисколько он не был весел.
Смотрел, смотрел карту. Не карандашом — пальцем провел предположительную линию — там где-то, впереди наблюдательных. Где пехоту ставить.
Раскрыл планшетку, написал распоряжение. Протянул старшему сержанту, какой с ним:
— Отдашь начальнику штаба. Забирай машину. Если где по дороге какое средство на колесах — старайся прихватить. Хотя б одну роту подвезти вперед.
А двух разведчиков при себе оставил.
— Пойду к вашему комдиву.
Топлев предупредительно повел майора в Адлиг. И к исходу пути:
— Вот прямо по этой санной колее.
Она хорошо видна была под ногами.
