Юноша сделал несколько шагов и, будто испугавшись их гулкости, нерешительно остановился под стеной – как раз возле мозаичного изображения самого Пречистого с младенцем Кристой. Кузьма долго и внимательно разглядывал икону – молодой мужчина, очень худой, бледный и тонкорукий вызывал одновременно и благоговейный трепет, и терпкое щемящее сострадание – в его лице обнаруживалось нечто такое, отчего хотелось улыбаться и плакать… плакать и улыбаться. Именно так, одновременно – стоять, торопливо стирать со щек неудержимые слезы и расточать невольно растягивающимися губами нежность, поднимающуюся из самого сердца…
– Я могу чем-нибудь вам помочь? – неожиданно обратилась к Кузьме девушка в чёрном плаще, возникшая в проеме боковой двери.
– Нет, нет, всё хорошо… – он засмущался и попятился к выходу.
– Насмотрелся? – Тати, казалось, удивилась, что юноша вернулся так скоро.
– Красиво там… Свечи горят, и так тихо. Я прямо ощутил присутствие чего-то… Кого-то…
Майор Казарова задумчиво отхлебнула из фляги и, коротко выдохнув пары, выразила озарившее её внезапно суждение о религии:
– Ты эту чушь, будто мужчинам в молельни нельзя – забудь. Сжечь таких богов, которые не равно относятся к своим подопечным.
Миновав несколько кварталов, они свернули в неприметную жутковатую подворотню и остановились возле облезлой металлической двери. Тати позвонила.
– Кто там? – шипящим страшным голосом спросил пластиковый ящичек над дверью.
– Мы заказывали номер на сутки.
– Имя? – потребовал ящичек.
– Антея Роллон.
– Но вас же не так зовут?.. – встревожился Кузьма.
– Заткнись, – шёпотом велела Тати.
Юноша огорчился, что любимая повела себя с ним так грубо; однако, послушно последовал за нею, когда тяжелая неприветливая дверь, словно услышав волшебное сезам, пиликнула и отворилась.
Заведение оказалось борделем.
Кузьме, разумеется, не случалось бывать в подобных местах; потому он не пришел в праведное негодование по этому поводу и не поставил на вид Тати, что ему, приличному юноше королевской крови, даже знать не положено о существовании подобных мест, не то что посещать их; хотя Кузьму немного напрягали неприличные сюжеты на обоях, броская дешевая мебель, люстры и подсвечники с облезающей позолотой – вся эта характерная наивная и пошлая имитация роскоши – он ничего не сказал Тати и безропотно прошмыгнул в комнату, дверь которой она перед ним отворила.
– Какое-то время мы тут поживем, – объявила она, откидывая взором душную узкую каморку, которая будто бы пыжилась изо всех сил, стараясь казаться шикарной – побитыми лепными ангелами кичилась двуспальная кровать под голубым балдахином, жеманно переминался на сквозняке пожелтевший от стирок оконный тюль…
– Проходи, располагайся, спи, если устал. Хочешь есть – я закажу пиццу…
– Кто такая Антея Роллон?
– О, Всеблагая… Да разве ж это важно?
– Но я прошу вас ответить, – Кузьма требовательно смотрел на неё своими большущими, полыхающими чёрным костром глазами. Он доверил ей свою жизнь, он позволил ей увести себя на чужбину…
И она почувствовала, что должна ответить.
– Это просто пароль. Я договорилась, чтобы нас здесь спрятали. Понимаешь?
Через интернет Тати заказала пиццу. У Кузьмы давно уже урчало в животе от голода, но он стеснялся сказать об этом. Только кивнул, когда она предложила.
Услышав близкое рокотание квадрокоптера-доставщика, Тати открыла окно. Летающий аппарат вежливо завис на уровне подоконника и подождал, пока покупательница заберет товар с его широкой удобной платформы с бортиками.
Когда молодая женщина положила пиццу на кровать, Кузьма с интересом принюхался к ней: в доме Селии не водилось столь изысканных яств.
– Будь готов к тому, что я не смогу кормить тебя в лучших ресторанах, -прокомментировала Тати, как будто сконфузившись.
Она открыла коробку, выбрала самый аппетитный кусок, отделила его от остальных, оборвав аппетитные ниточки расплавленного сыра, и протянула Кузьме.
– Если вы любите меня, я буду есть любую еду из ваших рук, – ответил он, с готовностью принимая теплый податливо гнущийся уголок.
Пицца пришлась ему по вкусу: не успела она остыть, как он уничтожил больше половины круга. Один кусок Тати съела сама, и запили они трапезу найденным на прикроватной тумбе скверным шампанским, принесенным сюда, вероятно, "для удобства гостей" Всемудрая знает когда.
По соседству с шампанским обнаружились шоколадные конфеты, подернутые седым инеем выступившего сахара – содержатели заведения, несомненно, знали своё дело – Тати и Кузьма ели эти конфеты, затвердевшие, выдохшиеся, сидя с ногами на широкой кровати…
