взглядом.
— Служила бы ты мне, то я бы тебя тут же нещадно высек!
Серех в страхе обернулась к Уросу, словно ища у него защиты, и в этот момент ее лицо приобрело такое детское, абсолютно трогательное выражение, что Урос вздрогнул.
И странное чувство слабости посетило его, как это случалось всегда, когда увидев свадебное шествие он думал о невесте, которая ждет своего жениха в одном из чалебов, опустив длинные ресницы и невинно улыбаясь. И вновь, как и раньше, каждой порой своего тела он ощутил желание обладать этой едва расцветшей красотой, взять ее силой…
Выпрямившись в седле, Урос бросил Хаджаталу свою плеть и хрипло крикнул:
— Возьми! Можешь наказать ее сам, вместо меня!
Со всего размаху Хаджатал хлестнул Серех по спине жесткими, утяжеленными свинцом, ремнями так, что сила удара бросила ее на землю.
— Не надо! Перестань! — кричал Мокки.
Это было все, что он мог сделать. Люди окружили их, но Хаджатал еще трижды ударил Серех и плеть разорвала тонкую ткань ее платья. Все это время Урос не шевелился, наблюдая за этой сценой, и лишь его ноздри почти незаметно вздрагивали.
Хаджатал передал ему плеть назад и подхватил свой барабан. Серех медленно поднялась с земли, дрожа от гнева и ненависти, но не на Хаджатала смотрела она, а на Уроса.
— Хай, хай! — крикнул Хаджатал еще раз, подбросил на прощанье свой барабан в воздух, ударил по нему, и под сопровождение его сильных барабанных ударов и разудалых песен, свадебная процессия скрылась вдали.
Как обычно Урос хотел было дождаться наступления ночи, чтобы сделать привал. Но не в этот вечер. Солнце еще не село, и когда они переходили через реку, Серех задержалась у нее, чтобы обмыть водой свою исполосованную спину.
Саис придержал Джехола, а Урос почувствовал, что и сам он давно ждет отдыха, покоя, тепла одеял и удобного лагеря.
«Куда я тороплюсь? — спросил он сам себя, — Разве у меня нет времени?»
И место было подходящее: река, поляна травы, кустарник… Все остальное, что им было нужно — нес на себе серый мул.
— Ставь палатку, — сказал Урос Мокки, — И смотри, чтобы моя постель была мягкой, удобной и защищенной от сквозняков. Сегодня я хочу спать спокойно.
Мокки подбежал к реке и зашептал Серех, схватив ее за рукав:
— Ты слышала, что он сказал?
— Я все слышала, — кусая от ненависти губы, ответила та. Обрывки материи приклеились к ранам на ее спине, — И я клянусь тебе, сегодня он будет спать спокойно. Ведь никто не спит так крепко, как мертвый, не так ли?
Мокки согласно закивал.
— Я могу тебе помочь? — спросил он шепотом.
— Нет, не надо, — ответила Серех, — Я одна это сделаю. Я одна.
И еще тише добавила:
— Он не хотел пачкать об меня руки. Доверил это другому, а сам смотрел и наслаждался! О, как он наслаждался!
— Как ты это сделаешь?
— Ты это узнаешь, когда я буду рыдать над его мертвым телом.
Она взяла мула за поводья и повела его к берегу. Проходя мимо Уроса, она повернулась к нему:
— О, мой господин, обещаю, что еще до наступления ночи твоя постель будет готова и может быть, тогда ты простишь мне мою недавнюю ошибку?
Голос кочевницы звучал тепло и ясно, а взгляд не выражал ничего кроме преданности и покорности.
«Девка с рабской душой, — с презрением подумал Урос, — Понимает и признает только силу. Похоже, что после плетки она чуть ли ни влюбилась в меня».
И больше ничего не пришло ему в голову. Он очень устал.
Серех начала руководить действиями Мокки, но и сама работала еще быстрее его. С детства наученная ударами и проклятиями, она хорошо знала, как быстрее всего разбить палатку и свое обещание сдержала. Еще до захода солнца палатка стояла в середине поляны, постель была разложена, огонь горел и сделан очаг из трех камней. Мокки вытер о штаны руки, перепачканные землей и травой, и подошел к Уросу, чтобы снять его с седла.
Он с такой злобой глянул на него, что Урос даже усмехнулся: «Надо же, из-за плетки он сердится на меня больше, чем его девка».
Пока Мокки нес его на руках, Серех бежала рядом и осторожно придерживала его сломанную ногу за прибинтованные палки, чтобы ни малейший толчок не побеспокоил его.
«Пытается загладить свою вину, а Мокки покорно делает все, что она ему говорит»
В палатке было все то лучшее, что купила в Бамьяне Серех: мягкий матрас, толстые перьевые подушки и такие легкие одеяла, что он почти не почувствовал их веса. Ящик, стоящий возле постели и служивший столом, был покрыт вышитой золотыми нитками скатертью. На нем ярко горела керосиновая лампа.
Урос застонал от удовольствия:
— О, Аллах, это действительно самая лучшая постель в мире. — бормотал он с закрытыми глазами.
При этих словах Серех низко поклонилась и поцеловала его бессильно повисшую руку, в надежде завоевать еще большее доверие. Но это оказалось ошибкой.
От неожиданного прикосновения ее губ Урос почувствовал какое-то неприятие, которое тут же разрушило его чувство счастья и пробудило его обычную подозрительность. Незаметно приоткрыв глаза и взглянув в лицо кочевницы, которая как раз распрямилась, он заметил столь знакомые ему: жадность, решительность и хитрость.
«Может быть, ты чуть-чуть и изменилась после знакомства с плеткой, — подумал Урос, — но твоя сущность неизменна и способна только испытывать страх, зависть и ненависть»
— Я хочу чтобы Джехол стоял возле меня. — сказал он.
— Как? До самого утра? — Мокки взглянул на Серех вопросительно.
— Ты что, не слышал, что сказал наш господин? — возмутилась Серех.
И это тоже было ошибкой.
«Ах, вот оно что… — понял Урос, — На этот раз дело не в коне… Значит в деньгах. Они хотят, чтобы я крепко заснул, и поэтому так внезапно побеспокоились о моем удобстве.»
В этот момент он ухмыльнулся и чуть было не выдал себя. Нет, Серех не должна ничего заметить. Пусть думает, что он ничего не подозревает.
— Ты его напоил? — спросил он Мокки, когда тот привел Джехола в палатку.
— Да, — ответил Мокки, — А в Бамьяне он получил двойную порцию овса. Сейчас его кормить не нужно.
— Привяжи его рядом с моей постелью.
И он начал изображать недоверие и придираться к тому, как Мокки привязывает коня. Пару раз он заставил его перевязать узлы другим способом.
Саис охотно повиновался. «Давай, давай, — думал он, — беспокойся о коне. А Серех побеспокоится о тебе самом».
Наконец Урос остался доволен его работой. Серех принесла поднос с чаем и подобострастно воскликнула:
— Самый сладкий, самый горячий и самый крепкий чай для моего господина!
Урос следил за каждым ее движением, пока она ставила поднос возле его постели и наливала в пиалу
