взбил их над своими ногами, а краем чалмы закрыл лицо так, что Серех смогла увидеть только запавшие глаза и часть небритой щеки. Не успела кочевница что-либо сказать, как Урос хрипло зашептал:
— Ах, дайте же мне спокойно умереть. Что ты тревожишь меня? Если тебя еще хоть раз увидят шатающейся возле палатки, то я скажу Месрору, и он исполосует твою спину плетью… — при последних словах в его голосе зазвучали металлические нотки и Урос, испугавшись, что вышел из роли, подумал мгновение и закончил свою речь протяжным и печальным стоном.
Серех выбежала вон, не ответив ни слова.
Кадир принес пузатый самовар из красной меди и Урос начал пить одну чашку чая за другой. Потом он набрасывался на еду, пил снова, и опять ел. Так прошел весь день. Кадир с изумлением наблюдал за волчьим аппетитом своего подопечного: рис, лепешки, овечий сыр, все Урос съедал до последнего куска. Впервые, со времени своего отъезда из Кабула, он чувствовал здоровый, естественный голод.
Наступил вечер. Табуны пригнали назад, Месрор сменил на его культе повязку. Красные пятна пропали, отек с колена сошел, и температура опустилась до нормы. Мужчины мало говорили друг с другом. К чему? Все складывалось хорошо.
Урос проспал всю ночь и все утро следующего дня. Когда он проснулся, в палатке было тепло, и он узнал несравненный жар полуденного, степного солнца.
Чувствовал он себя прекрасно: отдохнувшим, свежим, спокойным. Кадир был где-то снаружи. Возле ручья или может быть у большого костра, который служил им походной кухней. Урос откинул одеяла и потер грубую материю повязки. Боль тоже стала естественной и здоровой. Переносимой.
Он попытался согнуть колено. Выше места отсечения, мышцы подчинялись с трудом. Он сгибал и разгибал ногу, пока сустав не приобрел прежнюю подвижность. Упершись руками в пол, он встал, балансируя на здоровой ноге, посмотрел на свою укороченную ногу, и резко прыгнул вперед. Получилось. Еще один прыжок. И еще один — пока он не обскакал таким образом всю палатку. С каждой новой попыткой его движения становились все легче, все быстрее. Он был счастлив. Он снова был сам себе господин, ни от кого независимый и сильный.
К палатке приближался Кадир, насвистывая себе под нос какую-то песенку, и Урос тут же юркнул обратно под одеяла. Ни за что на свете он не хотел бы показаться этому мальчику смешным. Поразмыслив мгновение, он сел на постели, скрестив ноги так, что его культя оказалась спрятанной за здоровой ногой.
Вошедший Кадир взглянул на него и раскрыл от удивления рот:
— Вот это да! Клянусь тебе, тебя просто не узнать! Ты словно заново родился!
— Пусть услышит тебя Аллах, — тихо ответил Урос.
Кадир поставил казанок с едой на горячие угли, повернулся и продолжил:
— А я вижу, что ты очень рад! Конечно, ведь теперь ты сможешь вернуться домой!
Урос так и застыл, смотря в пустоту перед собой. Да, конечно. Теперь он может, теперь он должен будет покинуть эти места. Всего пару часов езды отделяют его от дома и ничего особого уже не произойдет. Там его ждут другие чавандозы. А с ними и Турсен. После долгого, отчаянного и, как оказалось, бесполезного путешествия, он все же вернется домой. Вернется разбитый и искалеченный. С какой радостью он прыгал по палатке. Жалкий идиот! Он представил: вот, он приезжает домой, прижимая обрубок ноги к боку лошади, и Турсен смотрит на него своими золотистыми, пронзительными глазами так, что лучше сразу же провалиться сквозь землю.
Но еще маленькая надежда оставалась у него: Джехол. Он ничего о нем не знал. А вдруг жеребец после долгого пути заболел, или еще что…
Кадир снял казанок с огня и поставил перед Уросом:
— Чувствуешь, как вкусно пахнет?
— Я не хочу есть.
— Просто ты съел очень много, поэтому. А я вот проголодался, — ответил Кадир и взял из казанка большой кусок мяса.
Дождавшись, когда мальчик наелся, Урос нетерпеливо приказал:
— Иди и приведи сюда моего коня.
— Твоего коня? Ах, конечно, ты хочешь его осмотреть, прежде чем поедешь домой?
— Да иди же, — буркнул Урос.
С первого взгляда на Джехола он понял, что его надежды не оправдались.
Конь стоял перед ним: сильный, красивый, мощный.
«Он тоже словно заново родился» — с разочарованием подумал Урос, проводя рукой по его мускулистой груди и ногам.
— Тут ни у кого не было времени, чтобы помыть твоего коня. Даже твой саис этого не сделал, он же вместе с нашими на пастбище, — объяснял Кадир, — Если ты хочешь, то я могу… ой, разреши мне! Такая честь… такой красивый конь!
— Нет! — грубо рыкнул Урос, и в голосе у него зазвучала боль.
Блестящий, вычищенный Джехол, а на спине у него бородатый, обросший, грязный калека в разорванном чапане.
— Нет! — повторил он снова.
Ребенок посмотрел на него с непониманием и обидой. С чего вдруг такой резкий тон? Не успел он хорошенько подумать об этом, как увидел, что Урос, схватившись руками за гриву коня, одним движением вскочил на него верхом. Несколько секунд Урос чувствовал себя почти счастливым. Его колени крепко держали Джехола. Но тот немедленно понял, что одна нога у хозяина вроде бы стала короче и, повернувшись, бросил туда взгляд. Урос соскользнул на землю и бросил поводья Кадиру.
— Привяжи его возле палатки и приходи сюда сегодня вечером вместе со своим отцом. Мне нужно кое-что обдумать.
— Ты будешь думать до самого вечера? — невинно спросил мальчик.
Но мужчина ничего не ответил на это.
Табуны пригнали назад. Наступила ночь. Кадир, высоко подняв над головой лампу, вошел в палатку в сопровождении отца. Урос сидел на полу, скрестив ноги.
— Здравствуй, — сказал ему Месрор, — Ну, что ж, ты человек удивительной силы духа. Позволь мне в последний раз осмотреть твою ногу и сменить повязку на ней. Потом ты можешь быть спокоен долгое время.
Урос послушно выставил свою культю. Месрор обмотал ее новой тканью, которую заблаговременно окунул в какую-то мазь. Урос поблагодарил его в самых изысканных выражениях.
— Кадир принесет тебе еду и разожжет огонь. Надеюсь, ты выспишься и проведешь хорошую ночь.
— Безусловно, — согласился Урос. — самую лучшую.
Когда Кадир сделал все, что наказал ему отец, Урос отослал его со словами:
— Ты мне больше не нужен. Но позови сюда моего саиса.
— Тебе очень повезло с ним, — воскликнул Кадир, — Он сильный, хороший и открытый человек. Всем он здесь понравился.
— Правда? — ответил Урос, криво улыбнувшись, — Неужели?
Лампа, стоящая позади седла, на котором покоилась голова Уроса, горела очень слабо. В ее свете Мокки разглядел человека: он был накрыт кучей одеял, а на лице, закрытом концом тюрбана, можно было узнать только глаза, которые блестели, отражая неверный свет лампы.
«Совсем, видно, плох. Это от лихорадки» — решил Мокки.
Он наклонился пониже, чтобы разобрать тихий, срывающийся шепот своего господина.
— Не могу… ехать… дальше… смерть… скоро… возьми Джехола… скачи… Турсену… дай ему знать…
— Ты хочешь, чтобы я прямо этой ночью…
— Сейчас же… — пробормотал Урос, слабо поднял дрожащую руку, призывая саиса к молчанию, и бесцветным голосом продолжал, — Сейчас же… может быть… поздно…
