Его рука неуверенно и слабо заерзала под рубашкой, зашелестело, хрустнуло… и он протянул Мокки большую купюру.
— Вот… на дорогу… — прошептал он.
И рука безвольно упала вдоль туловища.
Мокки лихорадочно соображал. Мысли в голове мешались. Что сделать? Вот — все деньги лежат перед ним, нужно только протянуть руку. Но в палатке рядом еще не все заснули, а если умирающий закричит из последних сил, что тогда? Задушить его? Ах, как бы не вошел Кадир… Или Месрор… Все тогда вскроется. Нет, Мокки не мог решить такую сложную головоломку самостоятельно.
«Нужно быстрее бежать к Серех и спросить ее совета!» — осенило саиса.
Он поднял банкноту и выскользнул из палатки.
Только теперь Урос ослабил хватку, с которой он сжимал под одеялом нож.
Высоко в небе появился месяц.
— Теперь все спят. Самое время, — прошептала Серех Мокки.
— Да, самое время, — согласился тот.
Они находились недалеко от стойбища и под покровом ночи смогли вернуться незамеченными. Теперь они тихим шагом двинулись вперед. Чтобы собаки узнали их, они проехали точно рядом с забором, и только одна из собак неопределенно рыкнула на них во сне. Большую палатку они объехали, сделав существенный крюк, но эта предосторожность была излишней. Люди, проработавшие без отдыха целый день, спали в ней крепко и не видели снов. Кроме того, копыта Джехола саис обмотал тряпками. Ничего он не оставил на волю случая.
Это была последняя возможность, и он решил ее использовать, во что бы то ни стало.
Вот и маленькая палатка. Серех подошла к входу на цыпочках, а Мокки снял сандалии. Он привязал коня, прислушался… Ни звука, ни шороха. Только тонкая полоска света пробивается из-под тяжелой занавески. Осторожно они подошли к ней. Серех отбросила материю в сторону и, положив руку на плечо Мокки, прошептала:
— Только будь осторожен…
И они заглянули внутрь. Все было как надо. Огонь слабо горел в переносной жаровне… лампа позади седла… рядом лежало распростертое тело, накрытое одеялами по самые глаза.
«А если он уже..». — испуганно подумал было Мокки, но тут же кинулся на Уроса одним прыжком.
Серех бросилась за ним. Но ей не удалось пробежать дальше порога, потому что кто-то схватил ее за ногу, дернул и повалил на земляной пол.
— Саис, большой саи… — попыталась было закричать кочевница, но голос отказал ей.
Мокки мгновенно развернулся. На лице его была растерянность, недоумение, в руках же он судорожно сжимал сапог, который оказался под одеялом вместо головы Уроса. А на земле, у входа, лежала Серех, и какой-то мужчина держал ее за горло, прижимая коленями к земле. Он не поверил своим глазам, но мужчина был похож на Уроса, который почему-то раздумал умирать, и когда этот человек заговорил, то и голос его тоже был голосом Уроса.
— Попробуй только двинуться с места, и я сразу же придушу твою проклятую суку!
— Я не двигаюсь, не двигаюсь! Не делаю ничего! — закричал Мокки, бледный как смерть.
До него доходило только одно: Урос обманул его, он не умирал, и сейчас его руки, железные руки чавандоза, сжимали самую нежную шейку во всем мире.
— Приказывай… — прошептал он умоляюще.
— Введи коня. Поставишь его рядом со мной. Но сам не вздумай подходить ко мне близко, не то! — он сдавил горло Серех посильнее, та открыла рот, и ее лицо стало багрово-синим.
— Именем пророка! Я ничего, ничего не сделаю! Клянусь!
Урос ослабил хватку. Серех захрипела. Мокки бегом ввел в палатку коня.
— Подойди ко мне, но не ближе одного шага. И протяни руки! — приказал Урос.
Сдернув веревку с пояса, и став на грудь кочевницы коленом — «Это же колено его мертвой ноги! — только и успел подумать Мокки», — Урос мгновенно связал саису руки и ноги. Затем схватив Джехола за привязь, он сделал петлю и накинув ее на шею Серех, дернул и приказал:
— Поднимайся!
Она встала, покачиваясь из стороны в сторону, все еще оглушенная, и чтобы не упасть, бессильно прислонилась к боку коня.
— Защити ее, добрый Джехол! — зашептал Мокки, чуть не плача.
— Ты зачем вернулся? — сказал Урос, рассматривая саиса, — Одного коня тебе было уже недостаточно? Или ей этого было мало?
Он развернулся к Серех. Та все еще была на грани обморока, но как только Урос повернулся к ней, ее большие глаза тут же уставились на его грудь. Урос машинально схватил рубашку в том месте, куда смотрела эта хрупкая женщина, и под его пальцами захрустели пачки денег. Тут Уроса охватила такая жгучая ярость, что даже мысли перемешались в его голове.
Полумертвая, чуть дохнувшая воздуха девка, на грани смерти, все еще жадно пялится на эти проклятые пачки афгани! Даже страх смерти не сломил ее! Что это за непостижимая тварь?! «Все равно я сокрушу ее. Я сокрушу их обоих. И эту странную суку и деньги, которые она любит с такой страстью!»
Он подполз к жаровне и, дернув веревку, потащил Серех за собой. Оторвав от амулета пачку банкнот он сунул деньги ей в руки и приказал:
— Бросай в огонь!
Губы Серех задрожали. Нет, никогда, никогда она этого не сделает. Урос рванул веревку, и петля затянулась на ее шее сильнее. Деньги нехотя загорелись на красных углях. Еще одна пачка. Веревка натянулась снова. Серех смотрела в огонь, который вспыхивая разноцветными искрами неукротимо пожирал драгоценную бумагу, — и беззвучно плакала, не в силах оторвать взгляда от этой немыслимой, страшной картины.
Последний афгани превратился в пепел. Урос запахнул свой чапан и развязал руки Мокки, приказав оседлать Джехола. Вскочив на коня, он подхватил Серех и подняв, посадил впереди себя. Мокки он привязал к седлу.
Выехав из палатки, он обратился к Месрору и пастухам, спешившим на его громкий крик:
— Этот мужчина и эта женщина ослушались моего приказа и вернулись сюда с единственной целью — убить меня. Не забудьте их лица, когда всех вас призовут на суд, как свидетелей!
После чего конь сорвался с места и унес его в темноту степной ночи.
Урос выносит приговор
Все было как всегда. Солнце недавно взошло, и его лучи ласкали кромку неба, а трава еще не просохла от ночной росы.
Лошади Осман бея неподвижно стояли в загонах, конюхи и чавандозы почтительно склонялись перед старым Турсеном, который в свой обычный час появился в конюшне, чтобы в полнейшем молчании совершить ее обход.
И как всегда ни по походке, ни по лицу Турсена невозможно было догадаться, какую боль он терпел, и сколько сил ему понадобилось сегодня, чтобы поднять свое старое тело с постели, одеться и аккуратно повязать высокий тюрбан.
Наконец, когда ежедневный ритуал был закончен, Таганбай, самый старший из чавандозов, вежливо
