— Ступай теперь, свободен. Марту позови, а с тобой позже потолкуем.
— Как пожелаете, вашбродие, — елейно отозвался Игор и бочком-бочком, как краб, выскочил из комнаты.
Я вздохнула и уставилась в беленый потолок.
— Так вы говорите, это Игор вас в комнату заманил? — спросил Ганс и присел рядом на маленький складной стульчик.
Я рассеянно кивнула, продолжая блуждать взглядом по потолку и стенам. Во рту стоял странный мятный привкус.
— Почему вы не сказали его сиятельству?
— Я пыталась…
Ганс нахмурился и некоторое время молчал, пощипывая верхнюю губу.
— Вы помните, что произошло? — наконец спросил он.
Кивнув снова, ответила:
— Да… мы спорили… я попыталась убежать… генерал… он хотел остановить… тогда я ударила его…
— Ударили его сиятельство? — удивленно перебил адъютант, и его глаза округлились.
Я слабо улыбнулась:
— Не сильно… подсвечником по голове…
Ганс потеребил губу и понимающе кивнул:
— Тогда ясно, почему его сиятельство лежал без сознания, когда мы вас нашли. Он сам снял очки?
— Не помню. — Я вздохнула и наморщила лоб. — Кажется, нет… не сам… так вышло. Ремешок лопнул и…
Голова закружилась, вспомнилась резкая боль, разрывающая на части. Я прижала ладонь к глазам и всхлипнула. Ганс наклонился и погладил меня по волосам.
— Успокойтесь, госпожа. Все хорошо. Скажите, не чувствуете ли вы странного привкуса во рту?
— Чувствую, — призналась я. — Мятный…
— Хм… вы уверены? Может быть, металлический?
— Нет-нет.
— И нет ощущения, что песок на зубах скрипит?
— Ничего такого.
— Тогда попробуйте пошевелить пальцами.
Я послушно отняла ладонь от лица и пошевелила.
— Так, хорошо. Сожмите в кулак. — Я повторила. — Теперь согните ноги в коленях… Высуньте язык… смелее, смелее! Так. Улыбнитесь… Отлично! — Ганс откинулся на стуле и поскреб в затылке. — Вижу, все суставы и мышцы в норме.
— Я не каменею? — спросила с надеждой.
Ганс развел руками:
— Как видите, нет. И ничего подобного не предвидится. И это… это поразительно!
Я поежилась, привычно тронула кулон и вскрикнула — он показался мне обжигающе горячим. Опустив взгляд, увидела лунное мерцание, а когда отняла руку, от пальцев почувствовала слабый мятный аромат. Как странно!
Ганс ничего не заметил, только задумчиво дергал ленту, вплетенную в косичку, на лице было серьезное выражение.
— Это странно, фрау, — подытожил он. — То, что на вас не подействовала сила василиска, может значить только одно: проклятие снято.
— А это так? — осторожно уточнила я и поднялась на подушках.
Слабость отступала, мышцы постепенно наливались силой, и перед глазами больше ничего не плыло.
— Не знаю, — покачал головой Ганс. — Все в этом замке в курсе, что проклятие может снять лишь та, кто полюбит его сиятельство всем сердцем. Но вы ведь не любите его?
— Я? Нет! — Сдув со лба лезущие в глаза волосы, я свесила ноги с постели. — Еще чего! Просто я… пожалела его, наверное.
— Пожалели? — Ганс слегка приподнял брови.
Я вздохнула и принялась смущенно разглаживать оборки.
— Пожалуй, да. Там, в комнате с портретами…
— Вы видели его родителей?
— Видела. Мать… и отца. — При воспоминании о разрезанном ножом портрете стало не по себе. — Поэтому его сиятельство запрещает входить в эту комнату, Ганс? Чтобы никто не узнал, как он любит свою покойную мать и ненавидит отца?
— Его сиятельство не привык проявлять слабость, — пояснил адъютант. — И на войне, и при королевском дворе никого не волнует, насколько серьезны твои раны. Покажешь уязвимость — порвут на клочки.
