Белого Дракона, хранителя вашей семьи.
— Вот как, — пробормотала я и сжала кулон, он был все таким же гладким и теплым, но теперь я чувствовала еще и слабую пульсацию, словно в моей руке билось крохотное и живое сердце.
Жюли отвели милую комнатку на этаже, где жили слуги, но чаще она оставалась со мной, заменив ворчливую полнотелую Марту. От слуг Жюли приносила любопытные сплетни, и последние разговоры, как я и предполагала, крутились вокруг меня и окаменевшего Игора.
— Вы представляете, госпожа, — широко распахнув глаза, доверительно делилась Жюли, — поговаривают, вы не первая, кого горбун заманил в запретную комнату и заставил его сиятельство поверить, будто жены сами нарушили его приказ.
— Какая низость! — отвечала я, дрожа от возмущения, и, если поначалу мне было немного жаль горбуна, теперь не испытывала ничего, кроме омерзения. — Но зачем ему это было надо?
— Ах, госпожа, слуги говорят, он всегда отличался скверным нравом и был охоч до молоденьких фройлен! Вот только кто на такого урода посмотрит? Слуги рассказывали, что Игор не раз с ненавистью отзывался о герцоге и говорил… — Жюли пугливо обернулась, приникла к моему уху и прошептала: — Говорил, что они с хозяином оба уроды и оба выходцы из низшего сословия. Только герцогу перепадают лакомые кусочки, а Игору не достается и объедков.
— Какая гадость, — отшатнулась я. — Не удивлюсь, если он ненавидел не только жен его сиятельства, но и его самого.
— Адъютант Ганс давно подозревал его и грозился высечь, — кивнула Жюли.
— Как и его сиятельство, — вспомнилось мне.
— Он такой непреклонный! — улыбнулась Жюли.
— И упрямый.
— Сразу видно, человек военный.
— И, несмотря на это, уязвим.
— Он просто молод.
— Но уже при чине.
— Однажды он станет генералом.
— Так ведь уже, — удивилась я и приподняла брови. — Постой-постой… Я говорю о его сиятельстве, а ты о ком?
— Ах! — Жюли вспыхнула румянцем. — А я о молодом адъютанте…
И отвела лукавые глаза.
Следующую пару дней адъютант был единственной ниточкой, связывающей всех обитателей замка с его мрачным хозяином, и вторая неприятная новость состояла в том, что его сиятельство загулял.
Запершись в покоях, он никуда не выходил и никого не хотел видеть. Второй этаж опустел и насквозь пропитался сладковатым дымом, слуги тенями шарахались по углам, а Ганс ругался сквозь зубы и призывал на генеральскую голову все возможные кары. Все чаще я видела его с ведром воды и тряпкой, Жюли караулила молодого человека у балюстрады, но не решалась попадаться на глаза. Не решалась попадаться и я, подсознательно ощущая вину за нынешнее состояние его сиятельства. Завтракала и ужинала в полном одиночестве, но к обеду второго дня не вытерпела и, улучив момент, проскользнула к запретной комнате. Дверь в нее была распахнута наполовину, и генерал оказался там.
Я видела, как он сидел вполоборота, откинувшись в кресле. Рядом на столе лежали уже знакомые мне письма, картины были снова завешены темным атласом, но высохшие розы — заменены на свежие, а раскиданные книги аккуратно расставлены по полкам.
В глубокой задумчивости генерал затягивался дымом из длинной бамбуковой трубки с маленькой расписной чашечкой наверху, тягучий и сладкий туман клубился вокруг, в ажурной лампе то и дело вспыхивал огонек, его отражение мерцало в очках генерала, словно василиск зловеще подмигивал. Но я знала, что он не видит меня. Дитер думал о чем-то своем. Может, вспоминал каждую из окаменевших жен, может, думал о матери, умершей от оспы, или о ненавистном отце.
— Дитер… — прошептала я и умолкла, выжидая.
Кто-то тронул меня за плечо. Я подпрыгнула и встретилась с осунувшимся лицом Ганса.
— Уйдите, — устало попросил адъютант, прижимая к груди наполненное водой ведро. — Фрау, пожалуйста.
— Но…
— Он все равно не узнает вас, — перебил адъютант. — Когда его сиятельство курит опиум, с ним бесполезно разговаривать.
— Как же так? — выдохнула я. — Это недопустимо… так нельзя. Надо что-то делать.
— Вы сделали все, что могли, — мрачно отозвался Ганс. — Позвольте мне самому разобраться, это не в первый раз.
Он оттеснил меня плечом и вошел, нечаянно обрызгав из ведра, потом тщательно запер дверь. В этой схватке с цепным псом генерала я проиграла, но интуитивно чувствовала: что-то должно вот-вот случиться. И это произошло в ближайший вечер.
На закате я помогала садовнику подрезать розовые кусты. Старик Бруно сначала отнекивался, ворчал, что не пристало молодой фрау заниматься
