И погрозила ему свернутым листом. Стражник отступил, почесал в затылке, сдвинув фуражку.
— А все-таки, — проворчал он, — дайте хоть время запишу… так сказать, когда прийти изволили да от какого числа.
Я закатила глаза, но спорить с чинушей оказалось бесполезно. Пришлось ждать, пока стражник, пыхтя и сопя, возил перьевой ручкой по разлинованным листам.
— Распишитесь, пожалуйста, тут и тут. — Он сунул мне обгрызенную ручку и ткнул грязным пальцем в нужные клетки. — Ага, вот так. Пожалте! Сейчас я вам ордер на освобождение выпишу, да и…
— Какой ордер! — завопила я. — Отпустить генерала немедля! Сию минуту! Прямо сейчас!
— И незачем так кричать, — насупился стражник и, высунув нос в коридор, закричал сам: — Эй, Рольф! Отведи ее сиятельство в казематы! Там ейный муж сидит, отпустить велено!
— Сделаем! — зевая во всю пасть, ответил плечистый и небритый Рольф, прикрыл рот ладонью, махнул мне, приглашая проследовать за ним: — Идемте, фрау.
Снова те же мрачные коридоры, бесконечные и извилистые, как пустая требуха, снова дрожащие отблески лампы и запахи пота, сырости и прелой соломы. Дитер, бедный Дитер! Как ты выдержал все эти дни? Кого я увижу перед собой сейчас?
Скрипнула очередная дверь, поворачиваясь на петлях. Рольф поднял лампу повыше и проворчал:
— И пристало вам, фрау, в такое место тащиться. Подождали бы наверху, я бы вам супруга и вывел как миленького.
— Что ты, — испуганно ответила я, напряженно вглядываясь в полумрак. — Мне совсем не трудно… я хочу поскорее увидеть его…
— Тогда сюда пожалуйте, да не споткнитесь.
Затхлый воздух густел в легких, затрудняя дыхание, на обнаженные плечи с потолка капала вода, и я каждый раз вздрагивала, точно меня кто-то трогал мокрой призрачной ладонью.
— Дитер! — позвала я негромко, как в первый раз своего пребывания здесь, и каменные стены поглотили мой голос, исказили до неузнаваемости, и я еще крепче сжала бумагу, в которой было наше спасение и наше счастье.
— Дитер! — повторила я громче.
Где-то кашлянули, завозились, забряцали кандалами, и я услышала слабый, полный неверия шепот:
— Мэрион?
Я бросилась на голос, сердце зашлось в галопе, в ушах застучало, но, не добежав до решетки, остановилась, дрожа от волнения, слабости и злости.
— Дитер, — простонала я. — Бедный Дитер, что они с тобой сделали?
Генерал, гроза и ужас врагов, василиск, убивающий взглядом, зарос щетиной и качался, как голая осинка на ветру. От его белой рубахи остались лохмотья, вытатуированного дракона покрывали засохшие кровоподтеки.
— Мэрион, — хрипло проговорил генерал, вжимаясь серым лицом в решетку. — Это правда ты? Или очередная галлюцинация? Игра воспаленного сознания? О Мэрион…
— Это правда я, — ответила, сдерживая слезы, потом повернулась к стражнику. — Ну что стоишь? Открывай эту вонючую клетку! Я не желаю оставаться тут ни одной лишней минуты!
Рольф бросился к решетке.
— Прошу отойти, ваше сиятельство, — бубнил он, брякая ключом в замке.
Я насилу дождалась, когда решетка откроется, и, подобрав юбки, бросилась к моему Дитеру:
— Любимый!
Я уткнулась в его грудь, всхлипывая и вдыхая запах пота, ни на секунду не морщась, не думая о крови на коже, царапая щеку о небритый подбородок. А Дитер осторожно целовал меня в висок, в лоб, в макушку, повторяя:
— Ну что ты, пичужка. Не нужно плакать. Главное, ты жива. Да и я пока жив.
— И останешься живым, — сказала я. — Потому что я пришла тебя освободить.
Зажав бумагу под мышкой, я принялась развязывать ткань, закрывающую его глаза. Дитер терпел, немного морщился, слипшиеся от грязи и крови волосы присохли к куску материи, и я кусала губы, стараясь не причинить мужу еще большую боль. Когда повязка упала на пол, я протянула пальцы к его очкам, но Дитер сказал:
— Стой.
Я замерла, жадно вглядываясь в его изможденное лицо. Какое-то время в стеклах клубилась непроглядная тьма, но наконец в глубине вспыхнули золотистые искры, и Дитер произнес:
— Теперь я вижу… Как же ты прекрасна, моя Мэрион.
— Твоя, — с жаром ответила я. — Целиком и полностью твоя.
