— А я лишь решил поставить на место лишённого совести подростка, вроде тебя.
— Ну и как, поставил?! — кричу уже на всю улицу, со всем возмущением. Боже! Меня никто в жизни ещё не бесил так сильно, как… {
— Ты невыносима, — понизив голос до разочарованного шёпота, головой качает.
— Так и не выноси. Тебя разве кто-то просит об этом?
— Да я бы с радостью! Вот только ты мне денег должна, помнишь?
— А если я на тебя за вымогательство денег у малолетки заявлю?
Смеётся, выгнув спину и устремив лицо к ночному небу:
— Ну хоть с чем-то согласилась, — шумно выдыхает и вновь одаривает меня взглядом, словно на попавшую в беду пушистую зверушку смотрит. Больше всего ненавижу{
Вот же скряга. Жмот!
— И прежде, чем ты придумаешь мне новое прозвище, — перебивает, будто мысли мои прочитав, — что-то вроде скряги, или ещё чего поинтереснее, должен сообщить, что дело не в том сколько ты мне должна, а в том, чтобы с детства привыкать возвращать долги. Это вроде как ответственности за свои поступки учит.
Шикарно.
Теперь он меня ещё и воспитывать взялся.
И ни секунды больше не раздумывая пытаюсь выхватить свой телефон у него из рук. Но не тут-то было! С реакцией у этого придурка всё отлично! А вот с держанием слова что-то не очень, потому что уже в следующий миг мой Айфоша возвращается обратно в карман его джинсов, а два глаза, что теперь похожи на два лазерных прицела, пытаются прожечь дыру в моём лице!
— Завтра. После школы. В «Клевере». Придёшь, тогда телефон и верну.
— Скряга, — сквозь зубы.
— Дурочка, — так весело усмехается, словно забавнее меня в жизни никого не встречал, и вдруг руку ко мне протягивает и… ерошит волосы?..
Он, правда… ерошит мне волосы?
Даже дара речи лишилась. Даже что такое двигаться забыла. Даже о способности дышать с трудом вспомнила. Смесь чувств, что затопила меня от его прикосновения, оказалась такой взрывоподобной, что я как ни пыталась, не смогла понять, какая чаша весов весит больше: та, что полна дикого возмущения за такого рода наглость, или же та, где большими буквами написано: «А это было мило».
Точно. Заболела.
— Мир так устроен: скажешь «спасибо» ты - скажут «спасибо» и тебе. Улыбнешься ты – улыбнутся и тебе. Понимаешь? Всё хорошее начинается с тебя, — прячет руки в карманах, а я прослеживаю загипнотизированным взглядом ту, что касалась моих волос, и…
Что он там только что пробубнил?
— Опять меня учишь?
— До завтра, — не отвечает. Прыгает в тачку, одаривая меня прощальной улыбкой, и жмёт на газ.
Провожаю взглядом «Ауди», и к своей полной неожиданности отмечаю:
— А он бывает забавным.
***
— Он полный придурок! Серьёзно! Занудливый и такой правильный, бууэээ! — щёлкаю шариковой ручкой, сидя за партой на перемене между вторым и третьим уроками, и делюсь с Женей всеми эмоциями, что так и просятся наружу, так и просятся быть высказанными!
Нет сил больше молчать. Хоть кто-то уже должен меня выслушать, иначе… иначе лопну скоро от возмущения!
— Митя правильный? А что в этом плохого?
— Плохое в том, кем он себя возомнил. Учить меня вздумал.
Женя, прикрыв рот ладонью, тихонько хихикает, и стреляет в меня каким-то уж больно загадочным взглядом, словно я ей тут не о первой в своей жизни ненависти рассказываю, а о первой любви, да ещё и безответной.
— Чего ржёшь? — фыркаю, и замечаю, как из школьной столовой в кабинет физики возвращается Жанна и её свита; вальяжно проплывают по проходу, с набитыми пирожками щеками, и занимают свои насесты.
А главная курица на меня такой взгляд бросает, словно я её любимого кота ночью псам скормила, и теперь, в срочном порядке, на корм собакам нужно пустить меня. И вот так смотрит на меня дрянь, что только вчера лишила меня наушников!
— Эй? Ты слушаешь, вообще? — толкает меня локтем в бок Женя, и я одариваю её тяжёлым взглядом:
