Матросы, которые только что волокли несчастных, с проклятьями шарахнулись назад. А избитые люди, у которых только что не было сил даже стонать, споро поползли в разные стороны, перебирая руками и ногами чаще водомерок.
– Эта тоже теперь по кораблю ходить будет? – спросил кто-то из моряков. – Хоть бы эта добрая была. Вивьен-то злее черта, особенно при полной луне.
Не понимая, что происходит, я заговорила.
– Буду ходить, конечно. Не по воздуху же мне летать! А вот что с леди Ру меня сравнили, это я вам припомню.
Моряк, к которому обращалась, поплевал на плечи и отступил на пару шагов, а стоящие рядом принялись толкать его в бока:
– Слыхал, Соленый? Теперь она от тебя не отстанет!
– Сама сказала!
– На ровном месте встрял!
– Иди-ка ты знаешь, что теперь? На палубу ночуй!
Соленый не обращал внимания на тычки и обидные слова. Вместо этого упал передо мной на колени и завопил:
– Помилуйте, леди Гриндфолд! Я ж не со зла! Думал, вы нас не слышите! Простите великодушно!
Я перевела недоумевающий взгляд на виконта, и тот, наконец, встряхнулся, точно пришел в себя после глубокого сна.
– Прекратите этот балаган! – проорал он. – Никакой это не призрак! Это живая леди Гриндфолд! Будущая леди Черной Пустоши!
Моряки загомонили разом. Некоторые по-прежнему плевали на плечи, кто-то откровенно пялился на меня, ощупывая взглядами совершенно сухое и ничуть не примятое платье. У всех на лицах застыло одно выражение, по которому ясно – каждый хочет самолично пощупать, живая я или нет.
После острова Ивии происходящее на корабле казалось чем-то далеким и неправильным, как бывает, когда начинаешь догадываться, что спишь, и все происходит не по-настоящему.
Мои размышления развеял жесткий голос виконта.
– В каюту леди, и вахту к ней. Ей не пристало смотреть на казнь.
Медленно, как в кошмарном сне, я обернулась к де Жерону.
– Казнь?! – сорвалось с моих губ.
Тот из раненых, что ближе всего ко мне, слабо застонал, и я, ошарашенная страшной догадкой, бросилась к нему.
– Марко?! Конек! – прокричала я, поддерживая голову парнишки за затылок, силясь вглядеться в лицо.
Кожа сине-фиолетовая, практически полностью скрыта запекшейся кровью, один глаз заплыл, второй налился багровым, как у быка.
Я беспомощно оглянулась на капитана, но Сэм застыл со скрещенными на груди руками. А когда бросила взгляд на виконта, столкнулась с голубым огнем глаз.
– Что происходит? – спросила я. – Что с Коньком? Кто так бесчеловечно обошелся с ним? И остальные… Это же наши матросы!
– Больше нет, леди, – ответил капитан Сэм.
– Мне повторить еще раз? – тихим голосом, с нотками клокочущей ярости, спросил де Жерон. – В каюту леди! И не выпускать всю казнь!
– Казнь? – снова спросила я, чувствуя, как в груди заворочалось тревожное предчувствие. – Как казнь? Чью?
Сразу несколько моряков шагнули ко мне, замешкались, но потом приблизились еще немного, словно не до конца верят, что я настоящая.
Продолжая придерживать голову Конька на коленях одной рукой, вторую выставила вперед, направив голубые искры, готовые сорваться с пальцев, на надвигающихся матросов. Те закусили губы от страха, а я возблагодарила богов, что они не знают, как я перегорела и не способна ни на что, кроме этих искр.
– Стоять! – приказал капитан и те замерли с явным облегчением на лицах. – А вы успокойтесь, леди. И будьте так добры, пройдите в свою каюту!
– Да что здесь происходит, Дэйви Джонс вас всех дери?! – рявкнула я, сама испугавшись собственного голоса. – Пока меня не было, здесь все сошли с ума, что ли?!
– Здесь все сходили с ума, – тихо проговорил виконт, выделив слово "сходили".
– Мы все рады, что вы нашлись, – сказал капитан холодно. – Живой и невредимой. Но сейчас, вам, правда, лучше пройти в каюту. И не выходить из нее… какое-то время.
Страшное подозрение осенило меня, подбородок дрогнул, а глаз дернулся.
– Вы… – пролепетала я. – Вы намерены казнить Конька? И этих… людей?
– Это не ваше дело, миледи, – сказал виконт.
Капитан же ответил холодно:
– Именно, леди. И поскольку сие зрелище не для нежных глаз леди, мы просим вас удалиться в каюту, и не калечить людей магией.
Я икнула, а капитан тихо добавил, при этом его голос был вежливыми, но равнодушно-холодным:
– Достаточно того, что вы уже сделали.
