Зрение Каллиста было усилено оптическими линзами, обладающими свойствами тридцатикратного бинокля. Поэтому он легко различал особенности каменной кладки Башни и высоченной краснокирпичной ограды, а также прижившийся на стенах ярко-салатный мох и тёмно-зелёный плющ, неукротимо ползущий вверх к зубцам и бойницам крепости. Судя по плотности растительного покрова, тюремное сооружение и Башня строились несколько десятилетий назад и, скорее всего, одновременно с жилыми и производственными корпусами колонистов. «Значит», – сделал мысленно вывод Каллист, – «уже тогда кто- то неизвестный разрабатывал проект создания Лаборатории для незаконных исследований. Интересно бы узнать имя автора столь безумной идеи».
Засмотревшись на грандиозное строение, Каллист несколько раз споткнулся на брусчатой мостовой, тщательно уложенной некогда ненормальными строителями плацдарма для казематов. Но бдительные сопроводители ловко поддержали его за локти, чтобы он не упал и не расквасил себе нос. Лишние свидетельства травмирования арестантов по-видимому не входили пока в их планы. «Может быть, дорожные рабочие сами были узниками?» – подумал молодой человек. Любой анализ ситуации, запоминание каких-то деталей могли бы в будущем пригодиться или неожиданно помочь. Каллист старательно запоминал путь, направление движения (мало ли, вдруг придётся ночью выбираться из крепости). Очевидно, каждый арестант, даже не попав в тюремную камеру, страстно мечтает о свободе любой ценой. И никто не возразит – желательно удачном побеге. «Известного скандского героя отшельника Онте Криша потом перевезли на остров Шри, где он провёл в молитвах около двадцати лет», – вспомнил он печальную историю из древнего эпоса народов северной Скандии.
Каллист, мысленно примерявший на себя роль отшельника Онте Криша, посмотрел на небо. Погода стояла малооблачная, но не дождливая. Влажный и кисло-озонированный воздух сгущался к вечеру, оседая на грунте кисельным синеватым туманом. Вдалеке, над конусными крышами Башни, между тёмными серыми и фиолетовыми тучами проскакивали грозовые разряды бело-розовых молний. Треск, похожий на чьё-то нервное рваньё бумаги и звук от сминаемой шоколадной фольги, раздавался на многие километры окрест. «День угасает быстро, как и моя свобода», – погрустнел Каллист. Они подошли к тяжёлым чугунным воротам, охранники сердито подёргали за верёвку медного колокола. К слову сказать, ждать почти не пришлось, и маленькое окошечко открылась тотчас же. Привратник спросил пароль, но какой именно ответили ему конвоиры, Каллист не расслышал, к сожалению. До слуха же донеслось только окончание «…обака». Понятно, что последним словом была «собака». Предыдущую часть фразы он не уловил.
«Ничего, всё впереди! Цыплят по осени считают. Да и дедушка тоже не лыком шит, как только радиосвязь оборвётся – первым тревогу забьёт. Придумает что-нибудь непременно».
Камера была маленькой – всего-то девять квадратных метров, не сырой, к счастью, но холодной. Или Каллисту так показалось, потому что он внезапно почувствовал, что сильно проголодался. «Интересно, они в этой крепости Астилии заключённых кормят или голодом морят?» – мысленно задался вопросом молодой человек. Он огляделся. К одной стене притулилась деревянная кровать с жёстким, но упругим матрацем и тщедушной подушкой в цветастом напернике из тика. В изголовье стояла старая обшарпанная тумбочка, некогда отделанная тёмно-коричневым шпоном. На тумбочке валялась старая промасленная газета – земное издание «Рога изобилия». Находившееся близ потолка квадратное окно, забранное простой решёткой из вертикальных железных прутьев, пропускало толику света, недостаточную для чтения. В нише у двери стояли биоунитаз и рядом с ним рукомойник с полуповоротным краном.
Каллист опустился на кровать и лёг на спину, заложив руки за голову. Он рассматривал стены, потолок, двери и пол. Стены, как это ни странно, по всей видимости недавно отделали плотными обоями равномерно бледно-цыплячьего цвета без рисунка. Потолок оказался фальшивым, оклеенный синтетической беловато-сероватой плиткой. На крашеном деревянном полу у кровати приютился крошечный, на две ступни, коврик из рифлёной резины. В общем, узник отметил про себя наличие некоего минимального комфорта. Но хотелось бы для начала прояснить ситуацию: это задержание или арест? А главное выяснить: «Что известно колонистам о его деятельности и о нём самом?»
Размышляя о прихотях судьбы, он задремал. Сон был короткий и беспокойный. Его разбудил звук открываемых дверей – это принесли ужин, точнее, вкатили двухъярусный столик. Горячая кастрюля с супом-пюре из устриц и овощей, слегка прикрытая крышкой, источала аппетитный аромат морепродуктов и специй. В неё сунули половник и накрыли чистой хлопчатобумажной салфеткой. На блюдце насыпали горкой тёртую соломкой морковь и редьку и щедро полили оливковым маслом. В маленькой сковородке с полупрозрачной крышкой в томатном соусе плавали тефтели. Рядом на узком блюде лежал картофель в кожуре, обжаренный по-деревенски, закуска из буженины и зелень: укроп и фенхель, петрушка и кресс-салат, кинза и базилик. Вербеновый чай был заварен в отдельном фарфором чайничке.
Похоже, в этой Башне отродясь не водились ни узники, ни временно заключённые, ни даже хоть какие-нибудь мало-мальски шалопутные нарушители. Для стражников задержание Каллиста было почти праздником. И они могли, наконец-то, оправдать существование крепости Астилии, тюремной службы, своей должности и отработать зарплату сполна. Повар приготовил воистину царские блюда, конечно же, не только для узника, но и для всех стражников, коменданта крепости и его семьи, и также всего тюремного персонала, включая офицеров и солдат, шофёров и садовников.
Каллист увидел этот подлинно богатый ужин и испросил разрешения вымыть руки. Следом зашёл человек, он принёс постельные принадлежности, два полотенца, зубную щётку, пасту и кусок туалетного мыла, пахнущего цветами:
– Извольте, господин задержанный, – он радостно заулыбался, просто источая само обаяние и гостеприимство. – Вы наш первый клиент. Прямо праздник для нашего скромного заведения и трудового коллектива.
