стороживший у дверей, встретил благородную посетительницу и тотчас повел ее во внутрь храма. Остановившись у подножия статуи, колоссальные очертания которой терялись в полутьме, жрец прошептал:
– Дозволь, благородная женщина, завязать тебе глаза и без боязни доверься мне.
– Делай, что надо, – коротко ответила Аснат. После того как жрец завязал ей глаза, она почувствовала, что сильные руки подняли ее на воздух и она потеряла всякую возможность ориентироваться, в какую сторону ее несли; чувствовала она только, что они спускались вниз по лестнице и прошли узкий коридор, – узкий потому, что одежда ее касалась стен. Наконец, несший ее жрец остановился, поставил ее на землю и снял повязку.
С любопытством и удивлением огляделась кругом Аснат и увидела, что находится в длинной подземной зале, поддерживаемой низкими массивными колоннами, покрытыми сплошь, как и стены, ярко раскрашенными аллегорическими рисунками и таинственными знаками. Большой стол в одном из углов, заваленный свитками папирусов и окруженный стульями, указывал, что зала, предназначенная в обыкновенное время для совершения таинств, теперь служила местом для тайных совещаний. Множество ламп, висевших на потолке, ярко освещали окружающие предметы. Аснат осталась одна; проводник ее исчез. Сбросив на скамью свой плащ и покрывало, она прислонилась к колонне. Чтобы обмануть свое нетерпение, Аснат принялась машинально рассматривать причудливые рисунки на противоположной стене, чутко прислушиваясь к малейшему шороху. Вдруг быстрые шаги, раздавшиеся на другом конце залы, заставили ее вздрогнуть; обернувшись, она встретилась лицом к лицу с Гором, подобно ей, бледным от волнения.
– Гор! – едва могла произнести она взволнованным голосом.
Гор безмолвно обнял ее и прижал к своей груди; счастье и горе, наполнявшие его душу, сковывали уста, и Аснат безмолвно склонялась головой на плечо своего бывшего жениха. Гор оправился первый, подвел ее к скамейке и усадил рядом с собой.
– Спасибо, что пришла, моя возлюбленная! Радость свидания с тобой придаст мне мужества на время разлуки и ожидания. Скажи, ты не забыла, любишь еще меня?
– Я сдержала свое слово, Гор! – прошептала Аснат. – Ни разу еще не сказала я этому человеку: «люблю тебя».
Гор наклонился и испытующим безмолвным взглядом заглянул ей в глаза.
– Благодарю тебя! Скажи же мне, Аснат, как сложилась твоя семейная жизнь? Ты счастлива?
– Нет, я несчастлива, – ответила она, разражаясь вдруг рыданьями. – Я чужая в собственном доме и живу под вечным гнетом; Иосэф ненавидит всех моих и даже бесчестит Армаиса позорным браком.
При воспоминании о последней ссоре с мужем ее охватила прежняя к нему злоба, проснулось желание оскорбить, заставить его мучиться и, встретив открытый, любящий взгляд своего бывшего жениха, ей показалось, что только он один мог дать ей спокойное счастье и то душевное равновесие, которого недоставало в ее отношениях к Иосэфу.
– Да, Гор, тебя, и только одного тебя, люблю я. С тобой я утратила и свое счастье! – воскликнула она, бросаясь к нему на шею.
В радости он прижал ее к себе.
– Надейся, Аснат! Хотя освобождение и не идет так скоро, как бы нам того хотелось, но час его все же приближается. Лишь только чудовище, угнетающее Египет, будет свержено, как ты, подобно лучу Ра, осветишь мой опустелый дом. А теперь успокойся; слезы твои, которых мне не осушить, разрывают мое сердце.
Чтобы развлечь Аснат, он стал рассказывать все, что пережил за эти годы, пока, наконец, их разговор не был прерван жрецами, собравшимися на тайное совещание и напомнившими молодой женщине, что ей пора уходить, дабы своим долгим отсутствием не возбудить подозрений. После короткого, но теплого прощания Аснат тем же порядком проводили до носилок.
Это свидание оставило странное впечатление в ее душе. Когда Аснат уже совсем успокоилась, то пришла к убеждению, что в ее чувстве к Гору что-то изменилось. Она его любила, конечно, всей душой; он ей казался олицетворением мирного счастья, но все же, к своему ужасу, она не могла не сознаться, что в нем не было того невыразимого очарования, которое навевал на нее Иосэф, несмотря на бури и несогласия их семейной жизни.
Известие о помолвке Сераг вызвало общее удивление; ледяное равнодушие Армаиса бросилось в глаза, подтверждая носившиеся в обществе слухи, что брак со стороны жениха вынужденный. Потифар и Ранофрит были глубоко огорчены; для Потифэры это известие было таким ударом, что, когда ему сообщили его, он лишился чувств; но обморок этот был единственным выказанным им признаком неудовольствия. С виду он оставался спокойным, только дольше обыкновенного запирался в святилище и казался мрачным и сосредоточенным.
Иосэф торопил со свадьбой, которую, видимо хотел отпраздновать с царской пышностью, судя по приготовлениям во дворце и приданому, назначенному невесте.
Отношения обрученных были в высшей степени натянуты и тяжелы. С внешней стороны Армаис был безупречен, исполнял все обязанности жениха: присылал цветы и подарки, приготовлял свой дом и навещал невесту, но старательно избегал оставаться с ней наедине и никогда не переступал границ холодной вежливости, с трудом скрывая свое отвращение, когда она брала его за руку или обнимала его, пользуясь минутой уединения. Напротив, Сераг, страстная по натуре, теперь безумно влюбилась в своего красавца-жениха, и прежде ей нравившегося. Не умея владеть собой и скрывать собственные чувства, она бесилась, видя холодность Армаиса и не понимая, по умственному своему убожеству, какие причины могли внушать ему отвращение к ней.
Потифэра приехал накануне свадьбы; оставшись с отцом наедине, Армаис дал волю своему отчаянию; предстоявшая ему жизнь, казалось, превышала
