То жар, то озноб. То дремота, то явь. По лесу осторожно движется БТР, с остановками — специально, чтобы капитан Багров мог осмотреться, принять решение. Он принимает решения, это факт; успевает ли он перед тем осмотреться? Лес будто бы незнакомый, но сориентироваться по деталям мешает розоватая пелена перед глазами. И мелькание подчинённых: Гаевский — Хрусталёв — Гаевский — Хрусталёв — Погодин…
Погодин? А он что здесь делает? Ага, принёс на броню одеяла, какие потеплее. Да нет, гляди ж ты — уносит обратно! С какой, однако, стати — разве отдан такой приказ?.. Что он сказал в ответ? Опасается перегрева — какого такого перегрева? Подозрительные дела.
Снова замелькали: Хрусталёв — Гаевский — Хрусталёв… Ну, эти хоть кружку воды тебе подадут. Вода холодная, почти ледяная, даже зубы сводит, но всё же Багрову кажется: мороза в ней недостаточно.
И снова Погодин. Он сам-то знает, как сильно от него несёт медицинским спиртом? Ну ладно-ладно, Погодин добрый: поделился спиртом с командиром, протёр ему лоб ватным тампоном. И снова протёр. Неужели лоб так сильно запачкался?
А с чем это шприц? Нет, за шприц мы не договаривались.
— Погодин, что ты мне колешь?
— Антибиотик.
— Кто тебе приказал колоть мне антибиотик?
— Мой капитан, у вас температура хорошо за сорок! — объясняет башенный стрелок свои действия.
За сорок? Он что, её измерял, что ли?
— Да, мой капитан! — это успели материализоваться Гаевский с Хрусталёвым и (вот затейники!) затараторили хором. — Градусник показывал сорок один и четыре, но мы уже сбили почти до сорока…
— Вы успели поставить мне градусник?
— Да, пока вы спали.
— Я спал? — оглядевшись, капитан обнаружил, что БТР уже стоит на дороге, а поодаль на обочине валяется труп свиньи-мутанта, давеча изрешечённый из автомата Мамедовым. То-то показалось: знакомое место! — Значит, спал. И долго? Гаевский, что вам с Хрусталёвым было сказано делать?
— Мы не могли добудиться, мой капитан.
Выходит, моменты дремоты между промельками яви были не так уж и скоротечны. Подлецы-солдаты не особенно торопились.
— Не удивляйтесь, мой капитан, — вступился за Гаевского Погодин, — при такой температуре — обычное дело. И пушка не разбудит.
— Так вы стояли и ждали, когда я проснусь?
— Нет, мы ехали. Пока не добрались до этой точки пути.
Ага. До жирной точки. Можно сказать, кляксы. Здесь, где нападение свиньи смешало все планы, а водитель Калинин с перепугу перепутал направление, капитану надо умудриться выбрать другое направление, правильное.
Так. Ладно:
— Калинина сюда!
Гаевский спешит за водителем, а Багров уже думает, что ему сказать. Сначала… Сначала надо его спросить, куда он отсюда ехал и почему именно туда. Потом определить, в чём вышла ошибка. Далее — скорректировать направление. Только бы — правильно скорректировать.
Калинин щурится и трёт виски короткими пальцами. Он и сам едва не падает от усталости. Всё-таки водительская работа сутки напролёт без сменщика. Объясняет:
— Да я знал, куда ехать. Просто там долго, крюк получается, а у нас раненые. Вы сказали срезать, я и срезал. Думал, получится, а там, оказалось, эх… — ну самая чаща.
Водитель мямлит, изворачивается — и расплывается перед глазами радужными кругами. Усилием воли Багров снова собирает из этих кругов перепуганного Калинина, тычет в его плохо зафиксированный образ онемевшим пальцем и выпытывает:
— Так как ты теперь отсюда поедешь?
— Известно как, по дороге. А доеду до Мамилова ручья — поверну. Там лес редкий — по нему выберемся на Третий тракт. Ну, а уже оттуда…
— Оттуда уже и мне ясно, — прерывает его Багров и позволяет калининскому лицу расплыться до состояния разреженного облака. — Всё верно. Действуй.
Облако с облегчением уплывает. Зато другое облако — побольше, источающее запах медицинского спирта — укутывает капитана поплотнее в прохладные одеяла и зовёт спуститься через громовой люк внутрь твёрдого железного облака, на котором он всё это время сидел.
Облака вокруг быстро темнеют. Может, уже наступает вечер, но скорее — происходит перерождение лёгкой облачности во фронт грозовых туч, затягивающий небо над головой и землю под ногами. А из самой большой и тёмной тучи единственная молния навязчиво бьёт всё время в одну и ту же ногу.
